Кеес Адмирал Тюльпанов

Сергиенко Константин Константинович

Теперь я мог разглядеть Молчаливого. Бледное, исхудавшее лицо, чёрная борода. Под глазами глубокие тени. Высокий лоб, влажный от пота. Веки полуприкрыты. И непонятно было, читает принц или дремлет.

Внезапно я поглядел на свечу. Толстая белая свеча с золотым ободком. Странное у неё пламя – с переливом от розового к багровому. Я сразу вспомнил картинку: отец Антонио рассматривает точно такую свечу и говорит: «Хорошая свеча для тех, кто не спит. Отправляйте».

Я зашептал на ухо Караколю. Тот слушал меня, слушал, потом потянул носом, повертел головой

и говорит принцу, не очень-то стесняясь:

– Ваша светлость, позвольте открыть окно. В комнате очень душно, нужно проветрить.

В эту минуту глаза у принца совсем закрылись. Он выронил письмо и прошептал:

– От… откройте окно. Да, окно…

С улицы хлынул свежий воздух, солоноватый запах канала. Сразу стало легче дышать, а то и у меня голова загудела. Одна свеча трепыхнулась и погасла. Караколь схватил её и стал обнюхивать, как Пьер аппетитную кость.

– Ей-богу, запах жженого мышьяка, – бормотал Караколь. – Ваша светлость, откуда у вас эти свечи?

– Свечи? Не знаю… Подарили… Не помню.

– Ваша светлость! Эти свечи горят нездоровым пламенем и запах у них, как от жженого мышьяка. Кроме того, эти свечи видели у нехороших людей…

– Каких людей?

– Иезуитов! – сказал я. И тут же скороговоркой рассказал про отца Антонио.

– В канал, – слабо, но твердо сказал принц. Мы не поняли.

– Свечи в канал, – повторил принц. – Весь ящик. Возьмите другие. Там есть. Простые свечи…

Через полчаса Молчаливый просто преобразился. Воздух с улицы выветрил сладковатый запах. Теперь Молчаливый сидел на кровати и разглядывал нас.

Караколь хлопотал вокруг принца, и казалось, всю жизнь этим занимался.

– Что же это, ваша светлость, – тараторил он, – куда все слуги подевались? Никого в доме, просто беда. Вы прихворнули, а они из дому. Как же так?

– Лихорадка меня бьёт, – сказал принц. – Пятый день. А люди, должно быть, где-то здесь. Или вышли. Кажется, я кого-то посылал. Только зачем? Не помню…

– А свечи который день у вас горят?

– Свечи? Пожалуй, второй… И вправду воздух всё время тяжелый. Прикажу разобраться со свечами… Так что в Лейдене? Ах да, письмо…

Принц поднял пергамент, принялся читать, но, как видно, с трудом.

Потом сказал:

– Здесь шифр, шифром написано…

Он пытливо посмотрел на меня, потом на Караколя.

– Подойдите ближе.

Мы подошли. Принц поднял свечу. На мгновение я встретился со взглядом его чёрных, лихорадочно блестящих глаз. Так же пристально он посмотрел на Караколя.

– Грамоту знаете? Тогда один из вас займется расшифровкой. Вот список букв, которыми следует заменять цифры.

Караколь уселся за работу, а принц сунул ноги в сапоги и медленно подошёл к окну. Он постоял там, а потом подозвал меня и много спрашивал. Как меня зовут, сколько мне лет и кто мои родители. Как я отношусь к испанцам, почему взялся нести письмо, сколько дней был в дороге, что видел, кого встречал.

Он сказал, что про заговор на его жизнь хорошо знает – были уже попытки, – но давно на это махнул рукой: не уследишь, и на всё божья воля.

– Мне даже стихи присылали с угрозой, – сказал принц, – один ретивый монах сочинил. Была там строчка, что тело мое и душа рассыплются в прах под дыханием испанской ночи.

«Испанская ночь»! Сразу я вспомнил, что говорил мне Лис. «Испанская ночь» – это заговор против Молчаливого. Как видно, на то и намекал нахальный монах. И я уже сам убедился, что дело это совсем не шуточное.

Караколь кончил писать, и принц взял письмо. Всего он не прочёл, сказал, что в глазах разбегаются круги. Попросил читать Караколя.

Караколь начал:

– «…Сообщаю вашей светлости ещё одну неприятную сторону дела, которая заставила меня посылать письмо не почтовым голубем, а гонцом, что не так быстро, но, пожалуй, вернее.

Суть в том, что кое-кто из городских советников старается побудить к неповиновению голодное население города. Эти люди действуют с помощью пустых обещаний, заимствованных из капитуляционных посланий неприятеля. Больше того…»

Здесь Караколь посмотрел на принца.

– Продолжайте, – сказал принц.

– «…Больше того, эти советники, как мне стало известно, затеяли прямые переговоры о сдаче города. С испанской стороны действует офицер в чине капитана. Имена лейденских изменников я пока не сообщаю, но жду от вашей светлости совета, как поступить. И прошу вас посылать сообщение не голубем, а так же, как и я, скороходом, ибо голубиная почта почти целиком контролируется людьми, не заслуживающими доверия. Кроме того, прошу адресовать инструкции не мне лично, а бургомистру Бронкхорсту. Верность губернатора присяге и вашей светлости хорошо известна, со мной же у бургомистра налажена ежедневная связь».

Тут принц прервал Караколя и сказал, что дальше не надо, нешифрованную часть письма он прочёл сам. Теперь уже принц стал расспрашивать Караколя. Про Лейден, про настроение горожан, про буров из окрестных деревень. Спрашивал, долго ли продержится город.

– Вы рисковали жизнью, – сказал принц, – в Голландии этого не забывают. Я думаю, нет смысла возвращаться в Лейден. Распоряжусь подыскать вам жильё в Роттердаме…

– А письмо? – чуть не крикнул я и покраснел оттого, что оборвал принца. – Ответ бургомистру то есть… в общем, которое не голубем… Честное слово, я донесу…

Принц улыбнулся, мне даже показалось, что подмигнул Караколю.

– Я ведь ещё не написал ответа. Там поглядим. Впрочем, нет… Письмо поручим другим. А вам, друзья, найдется дело посерьезней. Вы знаете, какое важное решение принято здесь в Роттердаме несколько дней назад? Возможно, вы догадаетесь, если я напомню старую голландскую поговорку: «Лучше потопить землю, чем потерять землю!»

Ещё бы не догадаться! Да какой голландец не догадается, если он всю жизнь только и делает, что отвоевывает землю у воды! А уж пустить эту воду обратно ему ничего не стоит, сломай только пару дамб! Да, ну и дела! Неужели будем рушить плотины, чтобы хлынуло море на землю, дошло до самого Лейдена и прогнало испанцев?