Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)
Шрифт:
— Не знаю, — сказала Сиан, — Не знаю. Но на Майни это похоже. И страашно!
Эгиль кивнул.
— Оборотень всегда похож на свою звериную форму. Даже когда человек. Но росомаха это не всегда пакости и месть. Вот могу рассказать, как росомаха на хуторском подворье жила. Щенком её подобрали, молочным и слепым. И дёрнула хуторянина нелёгкая вырастить её при доме, как собаку. Волчья порода, говорит, людям служит — пусть и эта порасстарается. Так и оставил. Сначала в доме держал. Потом стал во двор выпускать. И, знаешь, безобиднейшее вышло существо. То есть действительно безобидное — ни оно, ни его. Петух задирался — тыльной стороной лапы отмахнулась. Далеко летел, куры так не умеют… Одна беда: жрать — прорва бездонная. Ей не жалели, даже и мяса. И то, бывало, не хватало. Ну, она своё на скотном дворе добирала. Не то, что ты подумала, нет. Что у лошадок в тороках, что у
В хозяйстве с неё проку никакого. Днями спит, ночью ходит. Часто — по крыше. Ещё любимое занятие было у неё: снаружи в окна заглядывать. Висит на когтях снаружи и сквозь пузырь пытается рассмотреть — а чего там внутри творится? Нет, чтоб внутрь зайти, посмотреть. Хотя спала в доме.
Безобидная, я говорил? Было одно исключение. Собаки. Всех на хуторе извела. Не успели они до неё до маленькой добраться — а уж как старались. Знали, смерть растёт собачья… Ну и потом — если кто приезжал с собакой, уезжал, стало быть, без. И ведь козла бодливого — не задрала. На стенку от него, бывало, взлетит и смотрит сверху насмешливо.
На охоте… Ну, тут и хорошо получилось, и плохо разом. То есть мяса — полно, а вот шкуры… И дохлятину часто приносила. Притащит кусок с душком и смотрит гордо — вот, мол, какая я умничка-добытчица! На крыше любила лежать, на солнышке. Как хозяин идёт — прыг ему на шею. Пока щенком была, и хорошо. А как выросла? С ног свалит, в прах земной вобьёт и ну лизаться. И над гостями любила такие шутки шутить. Как никого на месте удар не хватил — не знаю. Но я вот под неё попал, да. Так испугаться не успел. А потом — поздно было. Чего пугаться, если тебе рожу облизывают? Вот отплёвываться и громко ругаться — это да, так в этом главное росомашье удовольствие и состояло.
И кончила хорошо. Со славой. Налёт был на тот хутор. Росомаха сначала подумала — гости, прыгнула… А ей стрелу в бок! Четверых порвать успела. Топором, видишь, от неё не отмашешься, вёрткая, кто рядом стоял, да отскочить не успел — все легли. А хутор отбился. Так хозяин росомахи потомству своему заказал на них охотиться, а буде щенок попадётся — вырастить. Вот так…
Норманн ещё раз посмотрел на сиду. Та сладко посапывала. Скоро сон перейдёт в забытьё. Тогда Немайн перенесут в её комнату, и от странного Самайна у неё не останется даже воспоминаний.
Вечером, в час, когда на небе расцветают звёзды, сида встала с постели. Некоторое время стояла, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Подошла к столу, опустилась возле него на пятки. На столике лежало письмо. Ровные строчки. Нерождённый язык… Провела рукой по листу. Бумага… нет, папирус. Плотный. Лёгкая шероховатость чернил вдруг принялась вторить глазам, очертания скользящих под пальцами букв кириллицы оказались узнаваемыми. Строчка-другая — выучить ощущения — и можно будет читать наощупь. Сначала медленно и с ошибками — а потому — не сейчас. Но навык стоит тренировать. А теперь — само письмо! "Доброго времени суток — я не знаю, когда ты очнёшься. Зато знаю, что мы виноваты в твоей болезни и нарушении планов. В первую очередь, конечно, вина лежит на мне — не пришло в голову проследить за некоторыми действиями Сущности-Б. Инструкция, которую эта в высшей степени одаренная, но в ещё более превосходной степени безалаберная личность дала тебе прочитать, относилась к другому, хотя и схожему виду. В результате неверный режим питания и довёл тебя до нынешнего состояния, которое, впрочем, никоим образом не плачевно. Также полагаю уместным разъяснить занятую мной позицию в истории с византийским кольцом. Эта вещь должна была заменить собой кольцо сил священника. Вообще, выбрав православное христианство, ты задала нам задачку, именуемую женщина — православный священник. Которая разрешается достаточно просто, если вспомнить, что восточно-римские императоры при коронации возводились в священническое достоинство. Или в очень близкое к тому. Так что если тебе вдруг приспичит лезть в алтарь, знай: епископ Дионисий наверняка пустит. Также ты ты имеешь право участвовать в Соборах.
По размышлении, и считая уместным принести извинения за Сущность-Б, ибо прямых наверняка не последует в связи с неистребимой несносностью этого существа, замешанной на нежелании признавать ошибки, мне пришло в голову, что было бы справедливо как-то компенсировать тебе нанесённый вопиющей некомпетентностью коллеги моральный ущерб — но не нарушая условий пари. Искомое решение удалось найти, припомнив, что сиды не врут, а также твою беседу с Анной на колокольне. В результате с согласия Сущности-Б в генетическую модель твоего организма
Немайн скривилась. Понравится… Болеть же будет. И долго. А нужна ли ей такая красота? А, пропади всё пропадом — нужна! А вот ещё листок. Подложен под первый. Тоже послание. "Приветствую, коллега! Да, коллега — я тоже в некотором роде инженер, и между прочим, именно я занимался вашим землеустроительством. Увы, на сей раз Сущность-А — дотошнее и зануднее существа я не знаю — снова меня уела. Что происходит очень часто, ибо в вопросах банальных гений ограничен, а вопросов требующих гения, куда меньше, чем вопросов, требующих простой методичности. Я не извиняюсь. Я объясняюсь, ибо вы сами заставили меня сделать чужую работу — а такого рода вещи я всегда делаю из рук вон плохо. И — для восстановления чистоты эксперимента, подорванной вашей болезнью по вине Сущности-А, я решил сделать для вас нечто полезное — а именно несколько расширить языковую и алфавитную базу. Полагаю, вы найдёте это более полезным, чем косметические изменения фигуры. А ещё я не тыкаю без нужды. Сущность-Б".
сида раздражённо дёрнула ушами. Всё это казалось далёким и не особо важным. Важным был ребёнок. Клан. Народ. Вопрос: жизнь или игра, некогда волновавший Клирика, решился сам собой. Сида чуть мечтательно улыбнулась, вспомнив человека, которым была в прошлой жизни. Этот человек ей нравился. И казался очень родным и знакомым. И даже оставался большей частью её нынешней. И всё-таки — она стала собой, а он — исчез, как исчезает гусеница, когда бабочка покидает кокон… До перестройки организма был Клирик в теле эльфийки. Теперь — эльфийка — нет, сида! — с памятью и душой, доставшимися от Клирика. Обратной же дороги не было.
Немайн призадумалась. Но поразмышлять о собственной странной судьбе не вышло. Раздался шелест приоткрываемой двери. Знакомое дыхание, знакомое сердце, знакомые шаги. Сиан. Младшая старшая сестра.
— Майни, ты проснулась! Майни, ты снова ты? Ты расскажешь, как играть с тыквой?
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
ЧАСТЬ 2. ПЕРЕД РАССВЕТОМ
1. Всяческая суета. Год 1400 от основания Города. Начало ноября
Неторопливо бредущее по небу Солнце уже собралось ночевать, но, прежде чем заглянуть в страну антиподов на далёком севере, заглянуло в окошко большого фермерского дома. Даже, скорее, простенькой виллы. Дом-то не кельтский, круглый да деревянный, а римский, каменный и прямоугольный, с плоской крышей, собирающей дождевую воду внутрь. Собственно, весь третий этаж занимала большая цистерна, которой семье Ивора ап Итела обычно вполне хватало. Несмотря на то, что пращур хозяина, который возвёл хоромину, был чистокровным бриттом, кусок земли ему достался в награду за сорок лет беспорочной службы Риму, меч посверкал по всему свету, а голова наловчилась белькотать на полудесятке языков и понимать пути других народов. Видеть в них сообразное, а не глупые варварские обычаи. Вот, вернувшись на родину, легионер-ветеран и сообразил, что, пусть Туи и не загажена, как Тибр, но ходить к ней за водой далековато, а пить полусолёную воду из колодца — противно. Соседи сперва посмеивались, а потом последовали его примеру. Так что теперь дом Ивора выделялся, пожалуй, только размером да убранством: если дерево, так резное, от пола до балок, поддерживающих этажи. А камень — тот укрыт. Снаружи плющом, изнутри тканями. И простые ткани за поколения зажиточной жизни понемногу сменялись гобеленами. Сейчас дом скорее напомнил бы — найдись такой ценитель — загородный замок века восемнадцатого. Даже высаженные вокруг живые изгороди, по идее предназначенные для защиты от вражеского набега, теперь размыкались — не из пустой парковой декоративности, но чтобы открыть вид на хозяйство: зимние загоны для скота, склады и амбары, и скрыть домишки люда победнее. Теперь всё это обзавелось длинными тенями, а Солнце, прежде, чем спрятаться за недалёким лесом, пустило луч Ивору в глаз. Чтобы не забывал, что уже вечер, и достойному собранию пора бы что-нибудь и решить.