Кэндлстон — пожиратель света
Шрифт:
При мысли о бегстве Бонни стало темно и одиноко, как бывало в каком-нибудь приемном доме, и она устыдилась своей трусости, как будто бросила родную мать в беде. Принять решение было трудно, да и совета спросить не у кого. Ни один человек на земле не мог бы понять ее чувств.
Взгляд ее случайно упал на плакат, помогавший ей не раз в прошлом, рисунок девочки-ангела, молящейся на коленях у кровати. Глаза малышки были возведены к небу, а надпись под рисунком гласила: «Надейся на Господа всем сердцем твоим и не полагайся на разум твой. Во всех путях твоих познавай
2
Книга притчей Соломоновых.
Опустившись на колени, она положила руки на кровать и громко расплакалась. Рюкзак надежно скрывал ее крылья, и можно было не опасаться, что кто-то внезапно войдет и увидит их. Она просто взывала к Господу, не сдерживая ни слов, струящихся из ее сознания, ни чувств, изливающихся в душераздирающих всхлипах.
«Чаша мудрости моей иссякла, Господи, опустела и высохла. Сердце мое страждет. Сами кости изнемогают под бременем, душа моя тщится во тьме, точно в одинокой черной могиле».
Она долго молилась, и свойственное ей от природы красноречие не покидало ее, будучи свидетельством ее происхождения и зрелости. Ей стало легче и теплее, как будто утешение божественной любви теплым одеялом обернуло ее стынущую душу. Ей случалось преодолевать и более тяжелые испытания. Она преодолеет и это. И хотя в ее страждущее сердце лился духовный бальзам, она еще долго плакала, но уже от облегчения, удовлетворения и очищения, от радости, что пребывает в руках своего небесного создателя.
Билли сидел на табурете, повернув мольберт так, чтобы его не было видно от двери, и карандашом тщательно прорисовывал черты лица на портрете. Он то и дело поднимал голову, бросая взгляды на закрытую дверь и боясь, как бы кто-нибудь вдруг не вошел. Несмотря на драконье свойство чувствовать опасность, его все же преследовал страх. Это был секретный рисунок, отражавший тайну его сердца. Вздохнув, он покачал головой и стер ластиком штрих внизу портрета. Я не очень хорошо помню, как выглядел меч.
Он отодвинул табурет, дыхнул на озябшие ладони и окинул взглядом свою работу. Бонни, в развевающихся белых одеждах, стояла с крыльями за спиной. На вытянутых руках она держала меч, но не в боевой позиции. Клинок покоился у нее на ладонях, как будто она предлагала его глядевшему на портрет. Взгляд ее сверкающих голубых глаз, казалось, просил отважного рыцаря принять этот меч.
Что такого замечательного было в Бонни? Может быть, сила духа? Или ее спокойствие? Да, она просто излучала покой и безмятежность. Несмотря на все трудности, что выпадали ей, она шла по жизни словно средь райских кущ. Билли так хотелось последовать за ней, хотелось душевного покоя, несмотря на боль от потери отца. По крайней мере, если бы отец умер, у него остались бы счастливые воспоминания, но вместо этого тень отца маячила в теле крылатого монстра, неотступно преследуя его. Всякий раз, вспоминая об отце, он чувствовал, как желудок превращается в кипящий котел, а душу охватывает страх. Он чувствовал себя покинутым, одиноким. Если Бог существует, то почему Он отнял у него папу?
В дверь осторожно постучали. Билли мигом повернул страницу альбома, закрыв ее изображением Хэмбона.
— Войдите!
В дверь просунулся нос Уолтера, а вслед за носом появилось все лицо.
Билли слегка дотронулся карандашом до рисунка, не оставляя следа.
— Что такое, Уолтер? Моя очередь работать на компьютере?
Уолтер поманил его пальцем:
— Нет. Поди-ка сюда.
Билли вышел в коридор и на цыпочках последовал за Уолтером. У комнаты Бонни Уолтер прошептал:
— Слушай!
Билли прижался ухом к двери и почти сразу отчетливо услышал жалостные всхлипы.
— А ты не заходил, не разговаривал с ней? — спросил Билли. — Ты не знаешь, что стряслось?
Уолтер покачал головой:
— Забыл правило насчет ее комнаты? Нам, носителям Y-хромосомы, вход туда запрещен.
— Что у вас случилось? — раздался голос с другого конца коридора.
Билли резко обернулся.
— А, мам, это ты вернулась.
— Да, только что. — Мать поставила на стол тарелку с ужином — толстый сандвич, сырая морковка и яблоко. — Что-то с Бонни?
— Она почему-то плачет. Можно я войду и спрошу, в чем дело?
— Конечно, — ответила мама, встревоженно нахмурившись.
Билли стукнул в дверь костяшками пальцев.
— Бонни? Что с тобой?
Ответа не последовало.
Тогда он повернул ручку, слегка толкнул дверь и позвал в образовавшуюся щель:
— Бонни? Это я, Билли. Со мной Уолтер и моя мама. — Он подождал, прислушиваясь.
— Ты входи, ничего, — слабо откликнулась Бонни.
Билли открыл дверь и вошел. Бонни стояла на коленях, положив руки на кровать. Она уже не плакала, но головы не поднимала. Билли с восхищением смотрел на нее. В своей молитвенной позе Бонни походила на ангела, прекрасного лицом и телом. Он представил себе, что ее спрятанные крылья расправляются, точно щит, оберегая ее от мучительных мыслей. Билли почти никогда не молился. Может быть, всего несколько раз в жизни. Он не очень-то верил в силу молитв. Но когда молилась Бонни, она, кажется, вся светилась.
Билли бочком приблизился к кровати и встал рядом с ней. Мама и Уолтер вошли следом. Мама опустилась на колени и нежно погладила Бонни по шее.
— Что случилось? — ласково спросила она.
Бонни подняла голову, и все увидели ее красные от горя глаза.
— Я… я вышла на улицу, а он там.
— Кто? — спросил Билли.
— Мой отец.
— Родной?
Она кивнула и снова заплакала.
— Он… он хочет забрать меня обратно в Миссулу.