Кенигсмарк
Шрифт:
— Лейтенант Гаген, вот как! — произнесла, овладев собою, Аврора. — С которых же это пор арестованные офицеры выходят из крепости?
Гаген молчал, неподвижный и холодный.
— Удостоите ли вы меня когда-нибудь ответом, лейтенант… Ведь арест ваш, насколько я знаю, ещё не кончился?..
— Он кончился, ваше высочество, — пробормотал Гаген.
— Кончился? — воскликнула великая герцогиня. — Да вы с ума сошли, г. фон Гаген.
— Нет, ваше высочество, — повторил юный лейтенант тихим и упрямым голосом. — Арест мой кончился сегодня вечером.
— Кончился! — вне себя закричала Аврора. — Знаете ли вы, лейтенант, чем вы рискуете, продолжая такую шутку? Знаете ли вы, что одно, только одно может прекратить наложенный мною арест?
— Знаю, ваше высочество, — сказал Гаген.
— И что это одно…
— Война, — докончил лейтенант.
Вам может показаться невероятным, что среди непрерывною цепью следовавших друг за другом драм при лаутенбургском дворе, великие события последней недели июля месяца прошли у нас почти незамеченными. Мы обратили, правда, некоторое внимание на сербскую ноту, но после ночи, проведённой мною в Оружейной зале, для нас перестало существовать всё, за исключением переданных мною вам фактов; мы пропустили и австрийский ультиматум, и германское Kriegszustand, словом, всё. А теперь вдруг это слово, такое простое: война.
Совершенно ошеломлённый смотрел я на Гагена. Он сменил свой красный камзол на походный доломан серо-зелёного цвета.
Поборов удивление и постаравшись вернуть свою обычную холодность, Аврора спросила:
— Война, вот как, г. фон Гаген, и с кем же?
— Сегодня вечером с Россией, ваше высочество, — сказал юный лейтенант, — а завтра, наверное, и с Францией. Великий герцог, час тому назад прибывший из Берлина, привёз приказ о мобилизации армии.
Аврора подошла к окну и широко распахнула его. Было жарко и душно.
— И великий герцог, лейтенант, прислал вас ко мне, чтобы сообщить мне эту важную новость… Но я не знаю, к чему вам могут понадобиться при этом четыре гусара, которых я вижу внизу у дверей.
Гаген вспыхнул и сразу же побледнел.
— Ваше высочество! — пробормотал он.
— Что? — надменно произнесла она.
— Мне дано другое поручение. Вы должны простить меня…
— Ну, ну, лейтенант, не дрожите же так. Если вы не можете даже высказать то, о чём идёт дело, как найдёте вы в себе силу исполнить это. Говорите же, я арестована во дворце, не так ли?
— О! ваше высочество, — воскликнул Гаген, — как можете вы думать… Я, принять на себя…
— Так в чём же дело?
Лейтенант, не говоря ни слова, обратил взгляд в мою сторону.
— Ваше высочество, — выступив вперед, сказал я, — не утруждайте ваши мысли решением этой загадки. Почему, г. фон Гаген, не хотите вы просто сказать, что вы пришли арестовать меня?
Наступило молчание.
— Это правда, лейтенант? — произнесла великая герцогиня.
Гаген опустил голову.
— Вы можете объяснить мне причину этого ареста?
— Ваше высочество, — сказал Гаген, к которому вернулся известный апломб, — я только солдат, я исполняю приказания, не входя в их обсуждение. Но тут понять нетрудно! Г. Виньерт — француз, больше того, он офицер. Франция мобилизуется против нас. Французские авиаторы уже бомбардировали, по-видимому…
— Вы солдат, лейтенант, и вы повинуетесь полученным вами приказаниям, — прервала его великая герцогиня. — Отлично, но что касается до этого приказания, — можете ли вы поклясться мне, что не вы его испросили?
Гаген не ответил, но взгляд, полный ненависти, который он бросил на меня, был достаточно выразителен. Великая герцогиня внезапно обратилась ко мне:
— Одевайтесь!
Она также набросила на себя широкий тёмный плащ. Потом она подошла к бюро и я видел, как она рылась там, вынимая различные вещи и опуская их в огромные карманы плаща.
— Господин фон Гаген, — сказала она, снова приближаясь к нему, — вы поведёте г. Виньерта в крепость? В котором часу?
— Он должен быть там в десять часов, ваше высочество.
Тогда, с улыбкой бесконечного презрения, она положила руку ему на плечо:
— И вы могли думать хоть одну секунду, что я позволю вам заточить его? — произнесла она.
Подавляющее величие светилось в её взгляде, в её позе, в её словах; лейтенант опустил голову; он дрожал всеми членами.
— Людвиг фон Гаген! — продолжала она. — Однажды, четыре года назад, я узнала, что офицер 7 — го гусарского полка проигрался, сплутовал в карты. Ему грозило бесчестие и смерть. На другой день долги этого офицера были уплачены, дело потушено и сам он был назначен ко мне офицером, что повергло весь гарнизон в удивление, ибо это было странно быстрое повышение. По этому поводу пошли всякие комментарии, к которым я отнеслась с полным презрением. Вы-то ведь знаете, что моим поступком руководило только желание спасти от позора человека молодого, храброго, носившего знатное имя и казавшегося мне честным.
— Он же, — и она указала на меня, — он ничем мне не обязан, напротив, он терпел от меня холодность и презрение, вызванные моими несправедливыми по отношению к нему подозрениями. Но это не оттолкнуло его. Он работал для меня в тиши. Он ещё сам не знает, быть может, всей важности того, что он для меня сделал. Но он знал, во всяком случае, что он рискует жизнью. А теперь человек, который всем мне обязан, является сюда, чтобы арестовать того, которому всем обязана я.
По лицу юного гусара катились слёзы.
— Что вам от меня угодно? — пробормотал он дрожащим и хриплым голосом.
— Чтобы вы заплатили мне свой долг, — ответила Аврора. — День настал, и у меня даже нет к вам сожаления, ибо вы сами поставили себя в такое положение.
— Приказывайте, — произнёс он, — я готов повиноваться.
— Ступайте вниз и прежде всего удалите солдат. Найдите предлог, который впоследствии помог бы вам выпутаться.
— Теперь, — сказала она, когда он вернулся, — ступайте в гараж. Вы ещё найдете там шофёров. Велите вывести большой серый Бенц, с полным запасом топлива, с потушенными фонарями, и сами подъезжайте на нём к выходу. Теперь без двадцати девять; будьте там через десять минут.