Кентавромахия
Шрифт:
Мне кажется, я вижу их суда
У той черты, где небо и вода
Сошлись на грани тверди материнской.
Твой север пасмурный, твой берег финский —
Последний пласт былого их труда.
Смотри: причалил смехотворный флот,
И — на берег выскакивают разом
Фалангою — и тут уж бой идет.
И листригон, кося дикарским глазом,
Бежит от них, покинув свой оплот.
И утро пламенеет над Кавказом.
29 июля 1971, борт "Адмирала Нахимова", Ялта — Новороссийск, 1:30.
(9)
Лежу
На пляже городском в Геленджике.
Волна едва освещена луной.
Тихонько ночь колдует надо мной.
Остался без ночлега, выход прост —
Лежу себе и слушаю норд-ост.
Он — то сердит, несет по пляжу сор,
То вдруг присядет за угол, как вор,
И право, если б не было его,
То ночь была бы, в общем, ничего.
Еще бы лунную умерить грусть,
Да чаек крик, но я и тут мирюсь.
Я сплю на деревянном лежаке
На пляже городском в Геленджике.
5-7 августа 1971
(10)
Текут потоки мутные рекой,
По улице текут по Гребеньской.
Образовались по бокам пруды.
А говорят, в Анапе нет воды!
Пустили слух, что промывают трубы,
Да что-то больно долго, вот беда!
Вторые сутки не идет на убыль,
Бежит, бежит кубанская вода!
6 августа 1971
(11)
Тихая синяя влага.
След одинокой звезды.
Там, у вершин Карадага,
Небо синее воды.
Что этой каменной массе
Тело твое, человек?
Вот на скалистой террасе
Твой одинокий ночлег.
Был этот день или не был —
Так неприметны следы...
С морем соседствует небо,
С небом соседствуешь ты.
11 августа 1971, Орджоникидзе, горное логово Ослиное гнездо
(12)
Г. Д.
Решусь — и нарисую
В походный мой тайник
Не девочку босую,
Иконописный лик
С овалами тяжёлых
Слегка припухших век
И флорентийской школы
Твой рот, твой смертный грех.
Да, напишу и спрячу
Написанный портрет —
На память, на удачу,
На много-много лет.
Веди меня, как сына,
В далёкие края,
Мадонна Перуджино,
Попутчица моя.
12 августа 1971, Орджоникидзе — Феодосия
(13)
Сонные бухты и рыжие скалы.
Твой обожжённый, обветренный Крым.
Первою ты этот мир отыскала.
Я этот мир открываю вторым.
Первою ты увидала воочью
Давнее чудо татарской горы:
Звезды, призывно горящие ночью
Между уступами, точно костры.
Где же я был, сочинитель, бродяга,
Где и кому на обиду пенять?
Тайнопись гор, палимпсест Карадага
Первою ты догадалась понять.
11 августа 1971, Орджоникидзе, Ослиное гнездо
(14)
Жёлтым подёрнуты хмелем
Сумерки над Коктебелем.
Мною у сумерек спрошено:
Здесь ли могила Волошина?
Узкие ленточки пляжей,
Ленточки облачных кряжей,
Кручи и тропы над скалами
Мечу ногами усталыми.
В бухте белеют барашки,
В мыслях блуждают мурашки.
Где же могила Волошина?
Может, забыта-заброшена?
Мчатся весёлые ветры —
Не сосчитать километры.
Мною у южного спрошено:
Здесь ли могила Волошина?
Может, не знает и ветер
Места такого на свете?
11 августа 1971, Ослиное гнездо
(15)
Поэт направлялся к поэту.
На свете стояла жара.
Нехитрую песенку эту
Над ним напевали ветра:
— На добрых людей понадеясь,
Без снеди в дорожном мешке
Шагал босоногий индеец
По горной тропе налегке.
Забыл он и счастье, и горе,
Дорогой своей увлечен.
Искрилось под скалами море.
Сиял голубой небосклон.
Шагал быстроногий индеец
За тысячи миль от семьи,
На крепкие ноги надеясь,
На сильные руки свои... —
Поэт направлялся к поэту,
Шагал, напевая в пути,
Чтоб песенку, как эстафету,
К могиле его принести.
11-12 августа 1971, Ослиное гнездо
(16)
Домой, домой, домой!
Печаль невыносима.
Мне кажется тюрьмой
Прекрасный берег Крыма.
Мне чудится подвох
В его земных красотах.
Тоскую, видит бог,
О северных широтах.
Я точно сел на мель
И даром слёзы вылил.
Мой стих утратил цель,