Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I
Шрифт:
И всё же разглядеть в высокой траве змей – было немыслимо. Одна тут же скользнула по сапогу, вторая в полушаге подняла голову… Змея была зелёного цвета с более тёмными зелёными же зигзагами. На большой угловатой голове тускло горели жёлтые глаза. А пониже головы нервно подрагивали зелёные же крылья.
Камену было не до испуга. Он чуть приподнял меч… и змея отшатнулась и скрылась в траве. Быстрый зигзаг отметил её путь…
И как на отмели бросаются врассыпную невидимые уклейки, оставляя длинные рябинки на воде – так и от Камена разбежались в стороны веером слитные шевеления
Тогда он пошёл напрямик к лёгкой рыжей азахской кобыле, взял её за узду, потрепал по шее, смиряя дрожь, и повёл из змеиного круга. Ещё две лошади сами потянулись за ним, а остальных змеи отсекли, остановили. Отойдя на достаточное вроде бы расстояние, Камен вскочил в седло, коленями сжал бока кобылки – и направил её от реки, в обход слева пологого холма: того ли, с которого в полдень готовил злосчастную атаку, не того ли…
Нет, не того. У того холма не было крутого южного склона, поросшего сплошь дикой розой. За тем холмом не стояла прозрачная рощица и не шла дорога. А здесь дорога была, и по ней рысью неслись кони без всадников – но рядом с каждым конём, держась за ременные петли, бежали по четыре солдата в жёлтых рубахах. Это просачивалась степная конная пехота.
Камен проскочил сквозь рощицу и попал буквально в объятия знакомых конников.
– Сотник! Камен! Ты живой?
– Живой! Вы тут стоите…
Через пять минут они уже рубили не успевших развернуться к бою степняков.
Бежавших не преследовали. Приказ был – прикрывать переправы.
Чёрная туча так и висела над тем берегом Кипени, и никто не знал, что произошло с прорвавшимся хором. То есть что значит: не знал… Пасть захлопнулась за теми, кто перешёл мосты. Да и на этом берегу всё было ясно: остатки левого крыла оттеснены к морю, где и держатся из последних сил по гребню дюн. Правое же крыло Протасий сумел сохранить в относительном порядке, отвёл к Белой и встал там плотно и строго, позволяя вывести обозы и раненых. Солнце висело на краю тучи, вишнёвый круг. Вот-вот оно скроется, и настанет тьма.
На куплу, к которой прибился Камен, налетали раза три, но без особого напора и усердия. Устали все. И помирать зря никому не хотелось, без того сегодня выпущено было крови на двадцать лет вперёд. Так что наскоки эти были больше для формы, и так же больше для формы от них отбивались, не бросаясь преследовать.
Насели по-настоящему уже во тьме, когда почти вся пехота ушла на тот берег…
– Кто там остался? – спросил Рогдай.
Не видно было ничего, только – слышно.
– Конный заслон, – сказал Протасий.
– Почему они не отходят? Прикажи им отходить. Пусть высветят спуски к мостам.
– Горят же вон костры… Не могут наши оторваться.
– Где горят? Это – разве горят?
Впрочем, костры действительно горели, Рогдай их видел хорошо…
– Остаёшься пока за меня, – бросил он Протасию, повернул коня и скрылся во тьме.
Протасий без слов повернул лицо к кесарю. Тот медленно кивнул и положил ему руку на плечо.
Четверть часа спустя по дальнему левому мосту проскакала сотня. Отчаянные крики вдали. Откуда-то взялись факелы, заметались. Шум боя стянулся туда, к дальнему краю. Потом к мостам стали спускаться – по трое, по пять, по десять – измотанные боем, падающие с коней всадники.
К мостам степняки прорваться всерьёз не пытались.
Через час стало тихо. Мосты подожгли.
Рогдая так и не дождались.
До самого утра мимо них кто-то шёл. Не всё погасло из того, что горело, и изредка на фоне подсвеченного далёкого дымного пятна возникал удлинённый силуэт…
На эту землянку, оказавшуюся на самом краю выжженного вплоть до предгорья поля, они набрели чудом или чутьём. Рядом разметало и спалило дотла маленький бревенчатый домик, и кто там прежде квартировал: отшельники, или пастухи, или лесничие, или кто-то ещё, – осталось неизвестным. Спасибо мародёрам: забрав то, что в землянке было (еда, наверное, что ещё?..), они оставили открытой дверь.
Как ни был Алексей ослеплён и оглушён за страшный минувший день, мимо такого пройти он не мог.
Последнюю версту он просто нёс Отраду на спине. Он нес бы её на руках, но рана плеча оказалась серьёзнее, чем он думал вгорячах. Стрела зацепила какую-то жилку, и поднять левую руку получалось только с предварительным хитрым вывертом.
Они повалились на лозяную плетёнку, устилающую пол, и оба вытянулись с одинаковым стоном.
– Неужели это… ещё… не конец? – тихо сказала Отрада. – Сколько же… мучиться?
Алексей промолчал.
– Я так надеялась… – она заплакала.
А у него не было ни сил, ни правоты, чтобы утешить её.
– Не знаю, – сказал он наконец. – Не очень-то я верю в судьбу, и всё же – раз мы с тобой выжили… буквально – одни из всех… может быть, это что-то значит? Может, мы ещё нужны… хотя бы друг другу?
– Нам не позволят…
– А мы – назло всему.
– Почему ты не успел меня украсть? – сказала она совсем другим голосом, голосом маленькой обиженной девочки. – Теперь уже поздно…
Она проговорила это – и вдруг заснула. Алексей даже приподнялся в тревоге, но дыхание Отрады было ровным и чистым, а рука обхватила его руку и не разжималась.
Я тебя никому не отдам, подумал он яростно. Никому. Полибий, тебе придётся ой как покрутиться, прежде чем ты её получишь – а я сделаю всё, чтобы в этом кружении ты растерял последние свои гениальные мозги, дурак.
Потому что я знаю теперь, кому ты служишь. Ты сам этого не знаешь, ты думаешь, что все служат тебе, а я вот – знаю. Знаю, кто и как тебя использует. И даже знаю, зачем.
А всего-то и надо было: увидеть белых летучих мышей под огневой тучей – и уцелеть при этом…
Он смотрел в чуть светлый квадратик окошка, прорезанного в двери. Костры и пожары погасали, наверное, но солнце всё ещё готово было начать светить, когда придёт его час.
Основные действующие лица:
Отрада – дочь Радимира Триандофила, кесаря Мелиоры.
Светозар Триандофил, старший брат кесаря, государь-монах