Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I
Шрифт:
Вышла медсестра, записала Саню в журнал, потом капнула ей в глаз холодные капли.
– У меня проходит… – вдруг удивилась Саня.
И действительно: пламя уже не бушевало, и лиловая запятая всё так же висела чуть сбоку, сияла – но в этом сиянии люди и предметы не терялись, не пропадали. Страх разжал свои тонкие холодные пальцы…
– Это хорошо, – сказал кесарь, глядя на Алексея исподлобья. – Хоть кто-то в чём-то берётся быть уверенным…
– Государь, – Алексей старался говорить ровно. – Мне отвести глаза трудно. Очень трудно.
– Тривимий утверждает, что есть, – негромко произнёс кесарь. – Ты видел их. Наконец, наш друг, – он положил руку на шёлковый платок, испещрённый крошечными значками, – даёт знать, что в Степи поднимается новая волна… Ты знаком с посланием, Пактовий?
– Я выучил его наизусть, – сказал Алексей. – На случай… на всякий случай. Но я не знаю языка гиппонов.
Гиппонами, всадниками, звали одно небольшое племя степняков, не признающих над собой царской власти и продолжающих жить по обычаю предков. Из них получались хорошие шпионы.
– Думаю, тебе можно узнать, о чём идёт здесь речь… Шесть лет назад, как ты знаешь, степняки избрали себе нового царя. Авенезера Четвёртого. И вот недавно будто бы выяснилось, что окаянный Авенезер Третий не умер от "болезни царей", а тайно бежал в дальние кочевья в сопровождении нескольких верных жрецов. Теперь он объявил себя и идёт возвращать себе двор и корону. Кто такой Авенезер Третий, мы все ещё помним…
– Самозванец, – сказал с дальнего конца стола Мечислав.
– Не уверен, – покачал головой кесарь. – Во всяком случае, наш друг утверждает, что жрецы, которые с ним, – те же самые, что и шесть лет назад… Но всё это было бы не так уж страшно. Похоже, однако, что в помощь себе они разбудили Мардонотавра…
– Это невозможно, – выдохнул Алексей. – Филадельф запечатал его гробы…
– Разбудили, – повторил кесарь. – И ты не слушаешь меня, Пактовий. Сам Мардонотавр… не важен. Но важно то, что жрецы сумели его разбудить. Значит, они смогут и другое…
– Нет, я слушаю, – сказала Саня. – Две недели не читать, телевизор не смотреть, шампанского не пить, тяжестей не поднимать… короче, не жить. Капли… да. И на уколы. Я всё слышала.
– Девочка, это глаза, – сказал окулист. – Они одни на всю жизнь, других у тебя не будет.
– Не будет, – согласилась Саня. – Я потому так и перепугалась сегодня. Только вот пока ждала – почти всё прошло.
– Дай-то Бог, – серьёзно сказал окулист. Он был молодой, с тонкими чёрными усиками, как злодей из американских фильмов. – Как ты описывала, это могло быть кровоизлияние в сетчатку или даже отслойка. Но вот – не видно почти ничего. Сосудистый спазм, должно быть. Поэтому от скополамина сразу стало лучше. Так бывает. Короче: если что-то подобное произойдёт опять, бегом ко мне. Я принимаю в шестом кабинете с десяти до двух.
– И тогда – ложиться?
– Не исключено.
– Это платно?
– Ну… частично.
– Не получится. У меня совсем нет денег.
– Придумаем что-нибудь…
– Что тут можно придумать? – Алексей поймал себя на том, что сплетает и расплетает пальцы, и сжал кулаки. – Филадельф мог бы помочь…
– Он всё-таки был уже глубокий старик, – сказал кесарь. – Для таких дел нужна не только мудрость, нужна и выносливость… Даже будь он жив – я бы не решился взваливать такой груз на него одного.
– А кто ещё сможет?..
Кесарь чуть опустил голову, улыбнулся:
– Домнин Истукарий. Что скажешь, отважник?
Алексей откинулся в изумлении. Нет, кесарь не шутил…
– После… всего?
– Да. Именно после всего.
– Удивляюсь тебе, государь… Но, если Домнин согласится… это будет хорошо. Да, это будет хорошо…
– А уговаривать его поедешь ты, Пактовий. Утром. Да смотри, езжай по дорогам, а не по оврагам… а то и костей не найдём…
– Ты велишь, государь, – кивнул Алексей.
– Иди спи. Аурика тебя разбудит.
В дверь громко стукнули и тут же, не дожидаясь ответа, вошли двое: мальчик в коротеньком, как поварская куртка, белом халате придерживал за плечо огромного мужчину в разодранной кожаной куртке. Пол-лица мужчины были замотаны марлей, будто бы залитой арбузным соком.
– Семён Семёнович, огнестрельное, – сказал мальчик женским голосом и при ближайшем рассмотрении действительно оказался женщиной. – Из "Айсберга", мелкой дробью…
– Ф-ф… – через уголок рта выдохнул окулист. – Ну, солнышко, где ж ты их находишь-то всё время?
– А я виновата? Счастье мне такое: как ни вызов, так глаз. Я бы и рада аппендициты в первую городскую возить: милое дело… – приговаривая, докторша-мальчик быстро разоблачала мужика. – Диспетчера с меня и то смеются…
– Да уж, – окулист повернулся к медсестре: – Клава, труби рентген… – он отогнул край повязки, заглянул. – И операционную тоже труби.
– Я поехала? – докторша уже приплясывала у двери.
– И не возвращайся! Да, солнышко, вот девочку захвати с собой, – окулист кивнул на Саню. – Если по дороге, конечно.
– До центра довезу, – сказала пляшущая докторша.
– Ой, конечно. Спасибо вам, – Саня кивнула окулисту.
– Шампанского не пить, – напомнил он вслед.
В переходе навстречу Алексею прошли двое: стратиг Рогдай Анемподист, маленький лысый толстячок, всегда шагающий пузом вперёд и с мечами врастопырку; на тех, кто его не знал, он производил комическое впечатление, но был опытен, умён, смел и беспощаден, – и потаинник Юно Януар, с которым Алексей беседовал только однажды, и та беседа до сих пор горчила в памяти. Кажется, Януар хотел что-то сказать Алексею, на миг приостановился, но передумал.