Кеша и хитрый бог
Шрифт:
— Какой крестик?
— Медный. С ниточкой. Мама сказала, чтобы я на шее носила.
— И ты… ты его носишь?
Тоня покраснела. На лице от волнения высыпали крохотные капельки пота.
— Я только один раз надела. Что теперь делать, Кеша?
Кеша смотрел на Тоню и не знал, что ей сказать и вообще как себя с ней вести. Тоня поняла замешательство Кеши. Не ожидая, пока Кеша прикрикнет на нее или, чего доброго, стукнет, Тоня начала оправдываться:
— Я, Кеша, не виновата. Меня мама заставила. Маме отец Павел крестик дал…
И тут Кешу прорвало. Горячась
Тоня сидела притихшая, боялась проронить словечко, и, только когда Кеша чуть-чуть успокоился и снова сел с нею рядом, Тоня спросила тихо:
— Кеша, значит, ты думаешь, бога нет?
— А то есть! Вы ж просили его вчера в церкви: «Помоги, помоги!» Помог рыбакам твой бог?.. Чего молчишь?
Тоня задумчиво посмотрела куда-то вверх.
— Мы его мало просили, — нетвердо сказала она. — Если б хорошенько попросили, он бы спас рыбаков.
— Ничего себе — мало! Вон как поклоны бухала! До сих пор шишка на лбу.
Тоня внимательно ощупала пальцами лоб, пригладила мимоходом прическу.
— У меня шишка не от бога. Я об сосну стукнулась.
— А ты попроси бога, пускай уберет шишку. Он же все может, твой бог.
Тоня снова пощупала круглый, уже чуть-чуть пожелтевший бугорок на лбу.
— Ты, Кеша, глупости не говори. Бог пустяками не занимается…
— А чем он занимается — рыбаков топит, да? — В голосе Кеши вновь закипел гнев. — Я тебе сказал — бога нет, значит, нет!
— А отец Павел говорит…
— Что он говорит?
— Он говорит, бог есть. Если мы не будем верить, он нас покарает.
— А я все равно не верю и плюю на него. Понятно? Если он есть, пускай покарает. Ну, карай! Чего же ты!
Тоня с ужасом смотрела на Кешу. Ей казалось, что сейчас случится что-то страшное и непоправимое. Может быть, расколется небо и появится бог, может, сверкнет над головой Кеши молния или сам черт, выставляя вперед вилы и размахивая хвостом, с криком кинется на Кешу:
«Держи-и-и его!»
Но ничего этого не случилось. Как и прежде, плыли над Байкалом легкие, озаренные солнцем облака, шумели вершинами сосны и выковывал в траве молоточками свое нехитрое счастье тонконогий кузнечик.
Все это немного успокоило и ободрило Тоню. Она тронула Кешу за плечо и, заглядывая ему в глаза, спросила:
— Кеша, ты никогда не верил в бога?
Кеша минутку поколебался, вспомнил что-то, но тут же поднял голову и твердо сказал:
— Никогда!
Тоня с уважением смотрела на Кешу. На лице ее попеременно отражались и зависть, и удивление, и какой-то далекий, не угасший еще страх.
И вдруг Тоня хитровато улыбнулась.
— Кеша, а когда ты варил кота, ты тоже не верил?
Кеша покраснел.
— Глупая ты, — сказал он. — Я кота из-за тебя варил. Ты ж сама со своим котом привязалась. Если хочешь, я тебе сто котов сварю… — Кеша поднялся с земли и уже совсем твердым и решительным голосом добавил: — И вообще нечего тут сидеть, пошли домой!
Крест
Отец и мать были уже дома. Сарма застала рыбаков возле мыса Кадильного. Там они и отстоялись в узком, закрытом с трех сторон высокими скалами затоне.
Никаких особых разговоров с отцом и матерью у Кеши не произошло. Кеша сунулся было к отцу с расспросами, но отец ничего объяснять не стал. По глазам отца, по тому, как он медленно сжал, а затем так же медленно, с натугой распустил руку, Кеша понял, что вестей хороших нет.
Сам Кеша тоже не стал рассказывать отцу про ночные приключения. Хвалиться было нечем. И рыбак, которого Кеша хотел спасти, погиб, и сам чуть-чуть не пошел на дно.
На Байкале живут простые, суровые люди. И они, эти люди, не любят хвастунов и балаболок. Сделал дело — и ладно. Сиди под лавкой, пока не спросят. А тут что, тут даже и дела никакого не было!
Видимо, по этой же причине молчал до поры и дед Казнищев. Так или иначе, но Кешу никто про ночное плавание не спрашивал.
После сармы всегда наступает штиль. Так и в Кешиной жизни. Тишина. Безмятежность. Покой. Живи себе и дыши. Но такое житье-бытье продолжалось недолго. Не успел Кеша забыть про сарму, не успел забыть про свои встречи с Пашкой Петухом, по Байкалу пошел гулять от избы к избе разговор про святую церковь на дне моря.
Болтали, будто бы в церковь с золотым крестом на макушке приходил по ночам сам бог. Расхаживал там взад-вперед, размахивал золотым кадилом и пел приятные божественные песни. И уже какие-то старухи взбирались втихомолку на гору и там стояли до зари, клали земные поклоны и подпевали богу тоненькими, жалкими голосами.
Отец Кеши ходил хмурый, злой. Кешу отец совсем не замечал. Будто бы Кеша был и не сын, а какой-то чужой, нелюбый постоялец. Только один раз встретились глазами мужчины. Кеше показалось, отец хотел что-то спросить его, но нет, не спросил. Только пожал плечами, отвернулся от Кеши и ушел. Кеша решил объясниться с отцом. В самом деле, до каких пор будут они вот так жить!
Выбрал Кеша для серьезного разговора воскресенье. На промысел рыбаки в этот день не шли и сидели по домам.
По воскресеньям люди спали всласть. Уже давно печет солнце, давно пора бы садиться за стол, а на дворах ни души. Спят себе и спят.
Кеша проснулся рано. Будить своих не хотелось. Кеша полежал, продумал до самой последней точки свою речь и только тогда отправился в избу.
Возле стола, с голыми до локтя руками, мать раскатывала тесто для пельменей. Отца не было. Праздничный костюм его висел, как и прежде, на гвоздике, прикрытый от пыли простыней.
Кеша стал помогать матери. Взял со стола тонкий, зыбкий кружочек теста, слепил пельмень и, будто между прочим, спросил:
— А папа где?
— Где ему быть? — недовольно ответила мать. — В море уплыл. Церковь какую-то на дне Байкала искать будет. Сказывал, не приду, пока не найду.