Кетополис: Киты и броненосцы
Шрифт:
– Что там, в амбаре? – она даже забыла добавить нежное «матушка» или робкое «госпожа».
– Ааа… Набрела все-таки… Не твое дело.
– Мое! – завизжала Аннет, впервые подняв голос на хозяйку.
Лидия вздохнула, затянулась дымом, поправила чепец.
– Тогда слушай.
Она вставала на заре и бежала через темную галерею, сквозь неласковый звон колокольцев, сквозь пронизывающий свист норд-оста, скользила босыми ступнями по холодным перекладинам лестницы, ступала по земляному полу амбара, переваливалась рыхлым телом через гору хлама и копала… Ногтями, ножом, ржавой лопатой
Подземные обустроили ход сами. Когда Лидия через день вернулась к яме с заступом, там уже были следы – узкие, нечеловечьи. Лидия села на край ямы, свесила ноги и засмеялась. Она никак не могла остановиться, даже когда невысокое существо, завернутое в серый брезент, тихо объясняло ей, что дети действительно берутся снаружи. Существо очень вежливо, почти извиняясь, рассказывало, что уже на второй год дети полностью меняются, и вернуть их наверх означает убить, и что редкие, очень редкие из морлоков в состоянии выдержать дневной свет и воздух верхнего города. Лидия захлебывалась смехом и тогда, когда спросила, почему…
– Почему? Зачем детишек тащите сверху? Своих не хватает? – смех напоминал карканье, и Лидия все хотела остановиться, но горло словно щекотали плавники невидимых мальков.
– Я же сказал: с-совсем меняются. П-полностью. Мы… Наши женщины не могут иметь детей. Им нечем… – Морлок запнулся, продолжил спокойно: – Они с-сохнут внутри, с-сворачиваются в горошину.
– Как это? – Смех прекратился мгновенно. Лидия уставилась прямо в круглые стекла газовой маски.
– Вот так. И ничем не п-помочь. – Морлок развел руками. Перчатки делали его пальцы похожими на щупальца.
– Помочь! – Лидия вскочила, едва не поскользнувшись. – Я смогу. Я перешью ваших женщин, они станут матерями. Сумею. Я сумею.
Морлок пошатнулся, посидел еще мгновение и неожиданно соскользнул вниз, с ловкостью пресмыкающегося перебирая конечностями по перекладинам. Лидия побрела домой. «Сумею, сумею, – беззвучно повторяла она, – все получится».
– Опять вроде не получилось, матушка, – в шепоте приживалки слышалась брезгливая жалость. Кукушка выглянула из домика, спешно проверещала положенные двенадцать раз и спряталась.
Аннет отодвинулась, пропуская хозяйку к кушетке. Девочка бредила. Длинные пальцы в нитяных рукавичках шарили по простыне, жидкие волосы выбивались из-под резинки респиратора.
– Не получилось…
– Рано еще. К вечеру почую. Может, и срослось что, а может, и нет… Уж больно в них нечеловечьего много. И Марточка моя…
– Матушка, голубушка…. Верно ведь, Марточка давно уж не твоя, ничья она… Ее и зовут-то иначе, и вся она из себя нелюдь, точно, как эта. – Аннет сморщилась. Лицо ее стало похоже на изюмину. – Скользкие они и бескостные, как улитки. Глазищи – фонари, и внутри другие, уж вам-то не знать… Без намордника своего задыхаются. Матушка, голубушка, бестолковое это занятие и опасное. Сколько годков понапрасну маешься. Ведь узнают – прибьют нас за подземов и дом дотла спалят.
– Дура! Как есть дура. Теперь уж точно не брошу. Недолго осталось. Дождусь доченьку. Выправлю!
Морлочка приподнялась на локтях, залепетала что-то непонятное, чудное. Лидия безразлично отвернулась.
– Не эта, так следующая. Все одно будет, как я говорю. Набью руку. Сумею.
– Десять лет уже… – снова начала Аннет.
Лидия развернула приживалку за узкие плечи, вперилась в ее лицо злым взглядом:
– Не твое дело. Свое-то ты уже напортачила!
Аннет побледнела, отшатнулась, больно ударившись плечом о гардероб.
– Ладно, ступай в мастерскую. И дверь запри. Сама знаешь – неладный гость у нас.
– Дворецкого бы не забыть выключить, мало ли, – Аннет, приговаривая вполголоса, направилась к парадным дверям. Лидия, сцепив зубы, смотрела ей вслед. – Дворецкого…
Давно, лет семь назад, дом на краю Горелой слободы обрастал недоброй славой. Люди недовольно хмурились, но ничего не предпринимали, не то жалея вдову, не то опасаясь комиссара, который тихо, но твердо предупредил слободского старосту, что трогать Лидию не позволит. Между тем у каменного крыльца все так же останавливались мобили с вензелями и без оных, все так же гремел засов, впуская очередного посетителя, все так же текла грустная песня белошвеек из-за закрытых ставен.
– Узнаю, что портовых привечаете – ничего поделать не смогу, – толстый палец комиссара качался перед носом Аннет. – Ни-че-го!
– Дык, понимаем. Хозяйка сейчас спустится. Погоди.
Комиссар заглядывал в мастерскую частенько – горло требовало постоянной чистки. Он присаживался на край стула, раскрывал рот и громко дышал дешевым табаком и перегаром, пока Лидия скребла медной ложкой у него внутри.
– То-то же… Не балуйте у меня.
Лет семь назад поздним вечером, проводив комиссара, дворецкий коптил в углу, сжигая накопившийся за день мусор, и дверь гостю пришлось открывать Аннет.
– Что он у вас вечно чадит? – Вертлявый мужчина в лаковых штиблетах зажимал нос платком. – Купили бы нового, денег-то поди немеряно, как мальков в садке…
– Говори, зачем явился? – Лидия поморщилась. – Вроде недавно забегал, опять проигрался?
– Что вы, сестрица, как можно-с? Все ваши монетки целы и невредимы… Но имеется просьба. – Сай Ллойд примостился на край высокого стула и зевнул. – Надо человечку помочь.
– Нет! – Лидия упрямо мотнула головой. – Сто раз говорила, не связываюсь я с ворьем и тебе не советую.
– Так не ворье же, а весьма уважаемый господин. А то, что контрабандой промышляет, так кто же в наше время на честный доход живет? Возьмем хотя бы вас, сестрица…
– Нет! – отрезала Лидия и, обратившись к Аннет, добавила: – Сходи-ка наверх, посмотри, как там…
– Опять морлоков гнилых обхаживаешь? Думаешь, я не знаю? Еще как знаю, только помалкиваю. Поэтому, Лид, ты бы к моим просьбам прислушивалась. Сама соображаешь, если за шпильки в черепушках и спицы в ребрах тебя тут, может, и терпят, то за подземных не простят. И каракатицы твои поганые тоже не уберегут, сами же головешку поднесут к ставенькам. Мне, разумеется, печально без тебя, сестрица, будет, опять же одолжиться не у кого, но справлюсь…