Кэтрин

Теккерей Уильям Мейкпис

– Я это говорил судье, - сказал прапорщик, - но он отказался верить моему слову - честному слову капитана Джерралдайна!

Макшейна легко было сбить, учинив ему целый допрос, но с отдельной ложью он вполне мог справиться; и в данном случае даже явил немалую изобретательность, желая сообщить миссис Хэйс имя, которым назвался.

– Как! Вам знаком капитан Джералдайн?
– спросил мистер Балланс, отлично знавший жену плотника.

– Само собой, знаком! Мы с ней знакомы лет десять! Мы даже родственники! Она мне и дала ту самую лошадь, о которой я в шутку сказал, будто купил ее в Лондоне.

– Погодите, пусть она сама скажет. Миссис Хэйс, это

правда, что капитан Джералдайн вам родственник?

– Да, да... правда!

– Весьма лестное родство! И вы дали ему лошадь сами, своею волей?

– Да, да, своею волей - я бы ему дала все, что угодно! Умоляю, ваша честь, отпустите его поскорей! У него дитя при смерти, - сказала старушка, залившись слезами.
– И может погибнуть, не дождавшись... не дождавшись его возвращения!

Судью несколько удивило столь бурное сочувствие чужому горю; тем более что сам отец был, видимо, куда менее озабочен участью, грозившей его отпрыску, нежели добрая миссис Хэйс. Более того, услышав ее страстную мольбу, обращенную к судье, капитан Джералдайн ухмыльнулся и заметил:

– Не хлопочите, голубушка. Если его чести угодно ни за что ни про что арестовать порядочного человека, пусть арестует - закон нас рассудит. А что до дитяти - господь спаси и сохрани его, бедняжку.

Услышав эти слова, миссис Хэйс взмолилась еще жарче; и поскольку никакого обвинения задержанному предъявить не удалось, мистер Балланс махнул рукой и отпустил его.

Трактирщик и его друзья, немало смущенные, поплелись было прочь, но тут мистер Макшейн громовым голосом окликнул трактирщика и потребовал немедленно возвратить украденные пять гиней. Снова тот стал уверять и божиться, что в кармане у гостя больше пятнадцати не было. Но когда Макшейн на Библии поклялся, что было двадцать, и призвал миссис Хэйс в свидетели, что вчера вечером, за полчаса до того, как ему прибыть в трактир, в руках у него было двадцать золотых монет, и почтенная старушка выразила полную готовность подтвердить это под присягой, - лицо у трактирщика вытянулось, и он сказал, что не пересчитывал деньги, когда брал их, и хотя убежден по-прежнему, что было всего пятнадцать гиней, но, не желая, чтобы хоть тень подозрения коснулась его доброго имени, готов добавить пять гиней из своего кармана; что тут же и сделал, отсчитав прапорщику пять монет его собственных денег, или, вернее, денег миссис Хэйс.

Выйдя из дома судьи, мистер Макшейн не удержался, чтобы от полноты признательного сердца тут же не расцеловать миссис Хэйс в обе щеки. А когда она стала упрашивать взять ее с собой, чтобы ей поскорее обнять своего ненаглядного сынка, он великодушно согласился, и, усевшись на серую лошадь Джона Хэйса, парочка затрусила по дороге к Вустеру.

* * *

– Кого это Носач привез с собой?
– произнес три часа спустя мистер Циклоп, одноглазый Броков сподвижник, без дела слонявшийся во дворе "Трех Грачей". Вопрос был вызван появлением прапорщика Макшейна в обществе матери злополучного пленника. Они добрались до Вустера без всяких приключений.

– Сейчас я буду иметь удовольствие, - прочувствованно сказал наш прапорщик, помогая миссис Хэйс слезть с лошади, - я буду иметь удовольствие воссоединить два любящих сердца. Мы люди суровой профессии, любезнейшая, но - ах!
– подобные минуты вознаграждают нас за годы тягот. Сюда, сюда, любезнейшая. Направо, потом налево - здесь ступенька, не споткнитесь, - а теперь по коридору третья дверь.

Дверь была благополучно достигнута, и в ответ на условленный стук распахнулась, пропуская в комнату мистера Макшейна, который

в одной руке зажимал двадцать золотых, а другою поддерживал почтенную даму.

Мы не станем подробно описывать встречу матери и сына. Старушка проливала обильные слезы; молодой человек искренне радовался, заключив, что родительница принесла ему избавление от всех напастей; миссис Кэт отошла в сторонку и кусала губы в некоторой растерянности; мистер Брок пересчитывал деньги; а мистер Макшейн усиленно подкреплялся спиртным, вознаграждая себя за труды, тревоги и испытания.

Когда чувства миссис Хэйс несколько поуспокоились, старушка ласково оглядела всю воровскую шайку, ее окружавшую. Ей в самом деле казалось, что эти люди облагодетельствовали ее тем, что выманили у нее двадцать гиней, грозили смертью ее сыну, а теперь согласны отпустить его на волю.

– Кто этот смешной старичок?
– спросила она; и, узнав, что это капитан Вуд, церемонно присела перед ним и почтительно произнесла: - Ваша покорная слуга, сэр!
– на что мистер Брок соблаговолил ответить улыбкой и поклоном.

– А кто эта красивая молодая дама?
– продолжала миссис Хэйс свои расспросы.

– Это... мм... кха-кха... это миссис Джон Хэйс, матушка. Прошу любить и жаловать.
– И мистер Хэйс подвел свою молодую жену под материнское благословение.

Неожиданная новость отнюдь не обрадовала старушку, и она довольно кисло ответила на поцелуй миссис Кэтрин. Однако делать было нечего; на радостях ей даже трудно было по-настоящему осердиться на вновь обретенного сына. Поэтому она лишь слегка пожурила его; а затем, обратись к младшей миссис Хэйс, сказала, что хоть она никогда не одобряла увлечения Джона и считает этот брак неравным, но, раз уж беда случилась, приходится смириться; а потому она готова принять невестку в дом и обласкать, как родную.

– А нет ли еще денег в этом самом доме?
– шепнул мистер Циклоп мистеру Колпаку: оба они вместе с хозяйкой стояли в дверях и забавлялись чувствительной сценой, разыгрывавшейся у них на глазах.

– И глуп же этот ирландский увалень, что не попытался выжать из нее больше, - сказала хозяйка, - впрочем, чего и ждать от безмозглого паписта. Уж будь жив мой муженек (сей достойный джентльмен окончил свою жизнь на виселице), он бы на таких грошах не помирился.

– А почему бы нам не давнуть еще раз?
– предложил мистер Колпак.
– Что нам мешает? Теперь ведь у нас в руках не только жеребок, но и старая кобыла - хо-хо! За двоих-то можно, пожалуй, и всю сотню стребовать.

Разговор этот велся sotto voce; {Вполголоса (итал.).} возможно, мистер Брок и не подозревал о коварном умысле трех друзей. Кампанию открыла хозяйка.

– Прикажете подать вам пуншу или еще чего-нибудь, сударыня?
– спросила она.
– Надо выпить, раз уж очутились в трактире.

– Само собой, - откликнулся прапорщик.

– Непременно, - поддержали хором остальные.

Но миссис Хэйс сказала, что хочет поскорей вернуться домой и, вынув крону, попросила хозяйку поднести джентльменам после ее отъезда.

– Прощайте, капитан, - обратилась она к мистеру Макшейну.

– Адью!
– воскликнул тот.
– Желаю долго здравствовать, любезнейшая. Вы меня выручили из скверной передряги там, у судьи; и не будь я прапорщик Макшейн, если я это когда-нибудь забуду.

После чего Хэйс и обе дамы направились было к двери, но хозяйка загородила им выход, а мистер Циклоп сказал:

– Э, нет, мои красавицы, вы от нас так дешево не делаетесь; что двадцать гиней, - это пустяки; нам надобно больше.