Кеворка-небожитель
Шрифт:
— Ты что, Гут? Я хоть и голодный, как волк, но тряпки не ем! Я тебе не Чапа! — завопил Аленька.
Чапа подняла уши и спрыгнула с Витиных рук.
— У меня собачий голод. Дайте похряпать!
Она выхватила тряпку у Гута и стала играть с ней. Мы узнали нашу Чапу, которая больше всего на свете любила играть.
— Напрасно отказался. Это не тряпка, а лита — мясо бегущих скворчей.
— В гостях ешь — что дают, да? — спросил Аленька. — Дома я сейчас съел бы целую курицу.
— Курицу нельзя, — предостерег Аленьку Гут. — Она у нас ядовитая — это те же скворчи, но только они остановились.
— Какой-то ужасный бред, — сказал Аленька, — но, чувствую, я к нему уже привыкаю. Странно, правда?
Бегущие скворчи оказались без всякого вкуса, но мы их конечно все равно съели, и голод перестал нас мучить.
Неожиданно куб затрясся и задрожал так, что мы все повалились на пол.
— Ой, это Линия меня вызывает, Лабиринт! Что мне от них сейчас будет, что будет…
— Ты уходишь, а как же мы? Мы к тебе привыкли.
— Как это «привыкли»? Не знаю — что это такое, у нас «привыкли» не бывает — так оно проще.
Гут ушел, и сразу пропал свет. Мы очутились в темноте. Было неуютно и знобко, как на вокзале. Воспоминания о доме обступили нас. Они были чудесны.
НА КАРАНТИНЕ
Время как остановилось, замерло в одной точке. Безделье и неизвестность замучили нас. Мы чувствовали себя опустошенными, полностью выжатыми, вдобавок ко всему, мы озверели от себя и друг от друга и стали уже без всякого повода кидаться один на другого и рычать по любому пустяку. Чапе приходилось нас постоянно разнимать. Когда она говорила нам, что мы ведем себя хуже собак — это было сначала смешно, а потом совсем перестало на нас действовать.
С тех пор, как Гута вызвала Линия, мы его больше не видели. Нас теперь обслуживали безмолвные рыжие существа с фиолетовыми фарами. Они кормили нас бегущими скворчами и заворачивали в цветную бумагу, которой они обрастали во время спячки, когда после работы лежали рядом с кубом — свернутые в трубочку, как чертежи. В конце концов мы до того отупели от призрачной жизни в прозрачном кубе, что однажды отказались от еды, упали на пол и лежали совершенно неподвижно неизвестно сколько времени, прямо как наш обслуживающий персонал. Неизвестно, что с нами со всеми скоро бы стало, если бы однажды куб не порозовел, и перед кубом не появился Великий Цытирик.
— Карантин закончился, — объявил он. — Вас изучили во всех направлениях и со всеми подробностями как образцы земной жизни двадцатого века. Как демонстрационный материал к докладу Кеворки и Раплета сегодня вы будете представлены Светилам. Они решат — как вас использовать в дальнейшем. Упаковать их в риотрон! — приказал кому-то Великий Цытирик и незаметно удалился, растворившись в сиреневом тумане.
Не успели мы хорошенько обрадоваться, что наконец-то с нами хоть что-то случится — плохое или хорошее — нам это было уже безразлично, как нас схватили те, безмолвные и рыжие, и поволокли в риотрон — похожий на автомобиль, но только круглой формы, почти как шар, и с гранеными колесами.
Чапу в риотрон не пустили. Она стала выть и метаться возле него.
— Гут, изолируй собаку. Слишком много от нее шума и запаха, — сказал вновь возникший из тумана Цытирик. Он подошел к нам вместе с Кеворкой и Гутом. Мы не узнали Кеворку — лицо его было размытое и туманное.
— Не хочу! — еще громче завыла Чапа и вдруг отбежала в сторону и там на кого-то набросилась. — Кеворка, пусти меня к Вите!
Кеворка как будто ничего не слышал.
— У нас такого понятия «не хочу» — нет. У нас есть только одно понятие — «надо для науки», — спокойно пояснил нам Цытирик, поглаживая свою плоскую, как спичечный коробок, голову. — Гут, возьмешь собаку на службу спецвремени, а там будет видно.
— Пошла прочь! — Кеворка отшвырнул Чапу ногой, когда она снова кинулась к нему со своей просьбой.
— Узнаю тебя, славный Кев, не только по туманному взору.
Кеворка передернул плечами, словно в ознобе.
— Меня привели в норму. Кто вел сеанс?
— Сам Ноленс! Но тензоуровень был все-таки высок, что и насторожило его. Держись с ним достойно, прошу тебя. Никакого упоминания о твоем бывшем отношении к нынешним земным образцам. Впрочем, я вижу, ты преодолел себя.
— Сейчас кончится запрет в сторону Желтеющих Лап и можно будет катиться во Дворец Светил, — сказал Гут.
Гут поманил Чапу — она показала ему зубы. Когда же он поймал ее за хвост и попытался насильно увести от риотрона, она набросилась на него, устрашила, а потом укусила Цытирика за его тощую ходулю. Старец взвыл. Гут от страха закрыл глаза и позвал на помощь Ходячие Клещи.
Пришли Ходячие Клещи и сцапали Чапу. Когда ее уводили, Чапа плакала настоящими слезами. Мы плакали вместе с ней, когда ее — стиснутую — уводили.
— Ребята, прощайте, — кричала нам Чапа, — не забывайте собаку! Витя, я тебя никогда не забуду, помни меня!
Вите удалось выпрыгнуть из риотрона, но Чапу уже увели.
— Кеворка, верни собаку! Ты у них пользуешься доверием.
Кеворка презрительно ответил:
— Заруби себе на носу: я у них не пользуюсь доверием — я облечен им. Быстро — на место. Район закрывается. Его больше не будет до следующего глотка времени. Время затопит этот квадрант и снова будет так, как будто ничего не было.
Витя послушно поплелся на свое место.
— Почему ты сказал, что «время затопит», разве оно у вас здесь жидкое? — удивилась Наташа, выглянув из риотрона.
— Время у нас, как ваша вода, течет, куда ему вздумается, — усмехнулся Цытирик. — Но Лабиринт нашел на него управу и направляет его теперь по своему усмотрению: например, старец на всю жизнь, как я, или Кеворка — вечно юный, или Гут — навсегда без возраста. И хотя мы сами в полной его власти, но мы все-таки владеем Временем, можем даже запасать его на будущее. Кеворка, над стацией всходит время! Опаздываем!
Кеворка прыгнул в риотрон и задвинул над нами крышку. Риотрон ощерился и захрипел, и машина принялась глотать пространство, не двигаясь с места.