Кеворка-небожитель
Шрифт:
И действительно, гришкино предсказание сбылось: стоило им высадиться в Касаве, провинции Кваркеронии, как прямо перед избушкой хинга рядом с Гришкой запрыгало, зашумело его целочисленное новоявленное потомство. Гришка заботливо накрыл свое потомство коричневой шляпкой и в таком виде — все под одной шляпкой — предстали они перед хингом. Аленька стоял чуть поодаль, боясь шевельнуться, искоса поглядывал на шумное семейство, которое мог уничтожить одним неловким своим движением.
Заспанный блинообразный хинг совсем одурел от шума. Он только что проснулся — его первейшей обязанностью было спать, на себе проверять качество выращенной штивы. Чем крепче спал хинг, тем цеплявей была штива, потому что штива была сонной травой. Рэта Берга растила штиву на курево Наку и его помощникам: штива давала полезный отдых усталому объединенному уму, обитавшему в Лабиринте Лабораторий.
Водитель риотрона передал хингу сдаточные документы и укатил.
Хинг заглянул в них и удивился: документы были выписаны только на два несусветных образца, причисленных к каркам, а тут их была целая толпа, которая пищала, кричала и орала.
Хинг поднял руку, требуя тишины:
— У меня чтоб тише!
Под его гневным взглядом Гришкины дети испуганно притихли и попрятались за своего папашу-мамашу. Хинг подумал-подумал, почесал в затылке, посмотрел вдаль и постановил: оба разборных домика отдать многодетной семье бывших грибов, а другого новоявленного карка временно определить на постой к братьям Горохам.
Братьев оказалось трое: Чудо Гороха, Чучело Гороховое и Шут Гороховый. Это были толстые неуклюжие существа, очень похожие друг на друга. Аленька до конца пребывания в их домике так и не разобрался — кто из них кто. У братьев был самый опрятный, самый ухоженный дом в Кваркеронии. Дворец хинга по сравнению с их домом казался конюшней.
Даже среди трудолюбивых карков братья Горохи выделялись своим усердием на штиве. «На моих Горохах весь Альдебаран держится!» — Рэта Берга вечно ставила их всем остальным в пример.
Появление прикатчиков нарушило привычный ритм каркской жизни. Теперь уже не будешь все время думать о штиве, когда тебе в окно лезут шаловливые грибочки и крушат цветы на подоконнике!
Первое время все карки очень удивлялись Аленьке, который нехотя трудился на штиве и то и дело клонил голову в сторону подушки, которую всегда таскал с собой на поля. Когда он спал в доме, вся деревня собиралась под окнами у Горохов и прислушивалась к его храпу. Сами карки спать не умели и мучались от бессоницы — за всех спал хинг, такая тяжелая у него была работа.
Неизвестно, что стало бы с Аленькой в дальшейшем, если бы веселые кеоркийцы однажды не напали на деревню Горохов и дочиста не распахали ее своими хлыстами.
Братья Горохи кто в чем выскочили из дома, побежали на штиву и вместо нее увидали один сплошной черный альдебаран.
— Где же наша штива? — запричитали безутешные братья.
— Нету! — радостным хором закричали Гришкины дети.
— Для карков штива — самое святое, а вы радуетесь, что ее нет, обижаете их… нельзя никого обижать, — сказал Гришка и погрозил им шляпкой.
— Здесь кто-то выжил? — раздался чей-то разочарованный голос, и, размахивая пустым мешком, на распаханное поле выскочил кеоркиец Гиян, к спине его была привязана повозка. — Ага, попались?! А ну быстро: грибы — в мешок, остальные — в повозку. Считаю до трех! Раз…
Смирные Горохи покорно полезли в повозку, зато Аленька заупрямился и даже метнул в Гияна подвернувшийся под руку булыжник: тот еле-еле успел от него увернуться.
— Так его, так — пуляй еще! — закричали озорные грибенки и устроили по Гияну настоящую пальбу своими шляпками.
Гиян только смеялся и облизывался — шляпки щекотали ему горло, когда он съедал их прямо на лету.
— Побаловались и будет, — сказал он, доотвала наевшись грибных шляпок. — Теперь айда в Кеоркию. Хочу вас всех сразу предупредить, чтобы потом не обижались: нынче мы пленных на свободу больше не выпускаем, а делаем из них кашу.
— Какую кашу? — испугались братья Горохи.
— Обыкновенно какую — гороховую, — Гиян сгреб Аленьку и всех оставшихся грибенков зашиворот и бросил в мешок.
— Ну и ешьте на здоровье Горохов — а нас, чур, не трогать! — раздался из мешка голос Аленьки. — Мы с Гришкой и с его грибенками разумные, а Горохи — нет.
— И неразумным жить хочется, — осторожно заметил Аленьке Гришка, устраиваясь в мешке поудобнее на временное жительство. Он собрал своих грибенков в кучу и стал их учить уму-разуму: чтобы они вели себя как подобает хорошим грибам, то есть никого не обижали. — Ведь неразумного так легко обидеть, — поучал своих детей Гришка, — если будут есть Горохов, пускай тогда едят и нас с ними вместе. Хотя это, может быть, для нас — гроб-дело.
— Ты все неправильно говоришь — гриб-дело! — хором поправили его грибенки.
— Только, пожалуйста, уважаемый, к вам будет наша большая, огромная просьба, — обратился Гришка к Гияну, — ради будущей грибной поры пожалейте, прошу вас слезно, моих бедных деточек-малолеточек! — Тут Гришка всплакнул в свою мохнатую серую жилетку и утер покрасневшие глазки своей шляпкой. — А меня можете первого даже зажарить или даже прямо живьем…
— Там разберемся, — буркнул Гиян, — кого так есть, а кого — жареным лопать!
«Съедят или слопают?» — ужаснулся Аленька. «Стоило ли за этим лететь так далеко?..»
О ХАРТИНГ, ЧТО ДЕЛАЕТСЯ НА ЭТОМ СВЕТЕ!
Теперь каждое утро Раплет допрашивал Кеворку. Светила именно ему поручили в кратчайший срок выяснить — как, на каком этапе случилось то, что опытнейший разведчик Альдебарана оказался вдруг столь ненадежным. Сколько раз до этого случая, закатанный в пучок космической энергии, Кеворка носился по Вселенной, проникал в чужие миры, совершал там космические похищения и всегда возвращался прежним Кеворкой. Никогда прежде похищенные им существа не знали ни его жалости, ни даже намека на сочувствие. Всегда считалось — и подтверждалось практикой, что Альдебаранские разведчики защищены от посторонних влияний панцирным полем — открытым Ноленсом в пору изучения непроницаемости душ аварибегов.