Кеворка-небожитель
Шрифт:
Гришкины дети вскоре успокоились, натянули свои шляпки поглубже, расселись на драконе поудобнее и оживленно принялись обсуждать необычайное путешествие, которое им предстояло и которому они радовались всей своей немудреной душой.
Наташа и Аленька молчали, потрясенные неожиданным поворотом событий.
Кеворка, обхватив голову руками, тревожно смотрел вдаль.
Даль была туманна и светла.
В ТИСКАХ ТАИНСТВЕННОГО ДЗЫНЯ
Безутешный Гришка сидел на коленях у Чучела Горохового и причитал на всю пещеру:
— Воспитываешь
Прямодушные Горохи пытались его успокоить.
— Дети — от них одни неприятности, — назидательно говорил Шут Гороховый, вытирая гришкины слезы подолом рубахи, которая все время норовила выбиться у него из-за пояса. — Плюньте на них, уважаемый Гриша, здоровье дороже!
— А вот как состарюсь, а этого недолго осталось уже ждать, чувствую, как трухлею прямо у себя на глазах — кто мне шляпку воды поднесет? — не унимался Гришка. — И потом я так привык заботиться о детях, прямо теперь не знаю — как мне жить в одиночку!
— А вы, Гриша, не живите в одиночку, присоединяйтесь к нам, — предложило Чудо Гороховое, запахиваясь в стручок, только его нос оттуда торчал. — У огня — а холодаю! Как вы отнесетесь к тому, что мы с братьями станем заботиться о вас? Мы тоже любим о ком-нибудь заботиться — вот об Аленьке заботились-заботились, о земном человечке, а он улетел и даже не попрощался. Обидно: к такому чужому и непонятному тебе существу и то конце концов привыкаешь и без него уже как-то грустно. А вы все-таки грибной, нам более понятный и близкий, еще немного бы и почти гороховый… Правильно я говорю, братья?
Братья кивнули. Услыхав эти печальные речи, воин Гиян разжалобился и принес пленникам жареных скворчей, чтобы закусили ими и перестали рвать душу себе и другим — у других, может быть, тоже душа не каменная пещера.
— А Таинственный Дзынь, кажется, на сегодня отменяется, — заметно повеселел Гиян.
— Кто посмел сказать — что мы отменяемся?! — раздалось в пещере под самым потолком.
Через дыру в потолке влетело коричневое облако и заплясало по пещере.
Все, кто находились там, грохнулись ничком на пол и застыли в немом оцепенении. Только жареные скворчи не растерялись и разбежались, кто куда. Да еще пастух Кинда продолжал стоять у тлеющего огня, низко опустив голову, казалось, он один не заметил появления Таинственного Дзыня.
Дзынь подлетел к нему и громко загремел ему прямо в ухо:
— Не испугался, никого не боишься, хочешь бормотухой стать?!
Кинда поднял голову, полную тяжелых дум, и спокойно ответил:
— Если ты пришел по мою душу, старина Дзынь, то изволь — я готов.
— Не темни, Кинда. Ты знаешь — мы пришли сначала за твоим сыном, а уж только потом за тобой — где он? Скоро здесь должен появиться Раплет. Пока он безнадежно отстал, потому что ломается на каждом шагу. С Дзынем никто не сравнится. Отдай Кеворку мне. Тогда тебе, возможно, не придется страшно коричневеть и бормотать.
— Я знаю законы, Дзынь, и не стану упорствовать. Но здесь ты не найдешь, кого ищешь. Они все умчались в неведомые дали на драконе Чим-чин-чимбурае. Их вел Деткис. Тебе что-нибудь говорит это имя?
Дзынь сначала поежился, зато потом не на шутку рассвирепел и, перемахнув через слабый, едва теплившийся огонь, пролетел над лежащими ниц кеоркийцами. Те, кого он отравил своим ядовитым дыханием, вскочили с дикими воплями и выбросились вон из пещеры. Несчастные, их разум был опален Таинственным Дзынем, они сделались бормотухами, которые всегда похожи на коричневые тени и, вечно что-то бормочут, но их никто никогда не понимает, не желает даже слушать и — более того — старается поскорее от них избавиться в прямом и переносном смысле.
— Вот тебе мой ответ. Ты слышал его, пастух?
— Слышал! — содрогаясь, сказал могучий Кинда. — И видел!
Громыхая всем своим неисправным обгорелым железом, в пещеру ворвался закопченный Раплет.
— Всех приговорить к Таинственному Дзыню! — заскрежетал он и еще сильней задымился от ярости. — А предателя, Кеворку — первым номером! Расторопный Дзынь, ты схватил его?
— Кеворка смылся… — смущенно пробормотал Таинственный Дзынь, — кажется, я его немного того, продзынил…
— Куда?! — весь так и завибрировал Раплет.
— Кинда — куда? — подсвистнул Дзынь. — Отцы отвечают за детей. А ты еще вдобавок хранитель этого края — отвечаешь вдвойне!
— Они… улетели… на фиолетовом… драконе, — как можно медленнее старался говорить Кинда, чтобы задержать погоню. — А куда — не знаю. Я уже говорил об этом Дзыню. Дзынь, ты что забыл?
— Хранитель края, ха-ха? Сейчас ему нечего будет хранить! — Хищно растопырив железные пальцы, выставив вперед руки, Раплет, как слепой, пошел на врага и вцепился в Кинду мертвой хваткой. Его черная проволочная борода поцарапала Кинде лицо.
— Дяденька, не надо, мне больно, — раздался жалобный писк, — раздавили совсем…
Это самый младший сын Гришки, Грибошек, во время беготни случайно завалился Кинде запазуху, там у него пригрелся, заснул в тепле, а теперь проснулся от сильного неприятного сжатия.
— О, сыночек мой, о мой дорогой Грибошек! — радостно воскликнул Гришка и со всех ног бросился к Раплету и стал что было сил отрывать его от Кинды.
Кинда в этот момент опомнился и тоже стал отрывать Раплета от себя, и, вдвоем с Гришкой, оторвал-таки.
Раплет медленно со скрипом приподнял свою железную ногу и быстро опустил ее на опухшую от слез и жалоб шляпку гриба Гришки.
И Гришки не стало — только грибной бульон растекся узкой струйкой по каменистому полу.
— Что вы сделали — вы раздавили моего папу, я вам этого не прощу?! — не ведая страха, отчаянный Грибошек спрыгнул на пол и заколотил своими слабыми ручонками по обгорелой железной ноге Раплета.
Раплет наклонился, чтобы его схватить, но Грибошек от него увернулся и побежал по спинам распластанных на полу кеоркийцев. Таинственный Дзынь помчался его догонять. Кеоркийцы, над которыми он пролетел, стали вскакивать и выбрасываться наружу со страшным хохотом, а Грибошек исчез из виду, как будто его здесь и не было.