Кейджера Гора
Шрифт:
Я добежала до фонтана, одного из многих на проспекте, состоящего из двух чаш, верхней, находящейся на уровне груди, и нижней, вода в которую стекала из верхней. Свободные люди могли без труда напиться или набрать воды из верхней чаши. Чаша ниже - для животных и рабов, чтобы попить из неё надо было встать на колени. Потная и тяжело дышащая, я почти упала на четвереньки, окунув голову в нижнюю чашу фонтана, стараясь остудиться и утолить дикую жажду.
С трудом оторвавшись от воды, вытирая рот тыльной стороной ладони, я встала и бросила взгляд назад. Слины, в сопровождение толпы зевак, уже появились на проспекте Центральной Башни. Вскрикнув от ужаса, я бросилась бежать дальше.
Я
Я надеялась, что к настоящему времени, они добравшись до этой улицы, должны были, потерять мой след.
– Сулы, турпахи, вангисы! – услышал я, женский голос, из-за корзин, где видимо, сидела торговка, привлекавшая внимание к своим товарам.
Я решила пробираться обратно на проспект Центральной башни, стараясь придерживаться оживленных улиц в надежде, что слины потеряют мой след, смешавшийся со столь многими запахами других людей.
Мне уже стало казаться, что опасность миновала, когда вдруг, с расстояния приблизительно двухсот ярдов, до меня донёсся пронзительный, азартный визг одного из животных. Я испуганно обернулась и посмотрела вдоль бульвара Тэйбана. Слины и их загонщики, появились с запада, от улицы Венактикуса. Как улица Клайва очерчивает Рынок Тэйбан с севера, также и улица Венактикуса ограничивает его на юге. К моему ужасу, слины, повернули направо, на север по бульвару Тэйбана. Они приближались ко мне. На мгновение я замерла от удивления. Почему они не вышли на бульвар со стороны Клайва? Но тут меня осенило. Почувствовав слабость в коленях я вспомнила, как два дня назад сама повернула с Венактикуса на запад на Тэйбан. Значит, получилось так, что взяли мой след двухдневной давности. Я устремилась на запад, вдоль по улице Клайва. Через несколько минут я оказалась на перекрёстке Клайва и Хермадиуса. Именно на этой улице, меньше ана назад, я впервые увидела преследователей.
Продолжив следовать на запад по улице Клайва ещё немного, я свернула налево, на юг, на Изумрудную улицу. Эта улица, как и Хермадиуса, ведёт к Площади Тарна. Но я не собиралась бежать на Площадь Тарна и прятаться в агентстве. С Изумрудной я повернула направо, и поспешила по улице Тарновых Ворот. Это - улица, соединяет западные ворота Ара, названные Тарновыми Воротами и Площадь Тарнов.
Добежав до западных ворот, я, слегка отдышавшись, встала на колени перед горожанином.
– Господин, - обратилась я к нему, - могу я сопровождать Вас за ворота?
– Нет, - отмахнулся он, даже не взглянув в мою сторону.
Вздохнув, я встала на ноги, и опасливо осмотревшись, приблизился к воротам. Сегодня охрана здесь казалась необычайно строгой. Фургоны осматривались вплоть до вскрытия крышек ящиков, разрезания мешков. Я заметила рабыню, которую вели с мешком на голове, так гвардейцы остановили её хозяина, и несмотря на протесты, сдёрнули мешок и тщательно исследовали её лицо. Лишь после этого подробного осмотра, возмущённому мужчине позволили надеть ей мешок обратно, и взяв поводок, продолжить свой путь. Я же пошла смело, и беспечно к воротам.
Прямо перед воротами я была остановлена, уткнувшись в пересеченные передо мной копья солдат.
– Простите меня, Господа, - сказала я, и склонив голову, быстро отступила назад, и повернувшись пошли прочь.
Наудачу я пробежала на север по «Дороге Вдоль Стены» несколько кварталов, затем повернула направо, на восток, чтобы постараться вернуться назад к Изумрудной. В тот раз я не заметила там признаков слинов или толпы зевак. Таким образом, я хотела пройти по своим следам назад. Я ещё надеялась, что у меня получится запутать слинов. Идя на север по Изумрудной, я не могла не заметить, что как и всюду, она не была ни подметена, ни вымыта. Оказывается официальный запрет на уборку улиц, очевидно, не был ограничен одним районом. Как выяснилось, что им охвачен весь город и его окрестности.
Я был сбита с толку, смущена, перепугана и несчастна. Понятия не имела, удалось ли мне сбить слинов со следа или нет. Я не представляла, что мне делать. Я боялся возвращаться в агентство и опасалась не вернуться туда. Наверняка мои следы, были особенно многочисленными именно там.
Конечно, я всегда, покинув здание утром, возвращалась туда вечером. И если не возвращаться туда, то я просто не знала, куда я могла податься. Я не могла покинуть город, а оставаясь в его пределах, очевидно, что меня должен был бы задержать, если не слин, то любой свободный гражданин, а ещё вероятнее стражники. Уверена, для них это сделать будет не трудно. Я выделялась в толпе. Моя рабская одежда и мой ошейник, который я не смогла бы удалить, ясно идентифицировали меня.
Действительно, как только на улицах стемнеет, я мгновенно перейду в разряд подозреваемых в попытке побега рабынь. Рабыням, за исключением монетных девок, рабынь-зазывал при пага-тавернах, вообще не разрешают находиться на улицах города после наступления темноты без сопровождения свободного мужчины. У меня не было ни обычной для таких рабынь одежды, ни колокольчика и копилки на цепи для шеи как у монетной девки, ни шёлковой туники с рекламой её таверны, как у девушки-зазывалы. О моем отсутствии в конуре, уже к полуночи - двадцатому часу гореанских суток сообщат куда следует, и утренняя стража будет приведена в готовность, чтобы начать мои поиски.
Да и как, мне выжить в городе? Конечно, я могла бы попытаться какое-то время жить, прося милостыню и добывая еду среди мусора, как это делают бродяжки - свободные женщины, иногда ещё называемые самки уртов, но я, была в ошейнике, и никак не походила на одну из них. Самки уртов часто носят туники, почти столь же короткие, как и у рабынь. Это, предположительно, облегчает им бегство от городской стражи. Хотя сами гвардейцы обычно игнорируют их. Могут, конечно, иногда ради развлечения, поймать и связать одну из них, оставив в беспомощном состоянии, чтобы она не забывала, что может быть поймана в любой момент, если мужчины того пожелают.
У этих бродяжек – самок уртов есть свои банды и территории. У меня не было никаких сомнений, что они сразу опознают во мне рабыню, и связав, передадут стражникам, в надежде на некоторую, хотя бы и маленькую, премию. Будучи рабыней, не могла надеяться даже на их милосердие. Они ненавидели, и презирали таких как я. Даже стоя на столь низкой ступени, они были в тысячу раз выше меня. Они были свободными женщинами. Несколько раз год, особенно когда появлялись жалобы от горожан, или бродяжки начинали доставлять неприятностями, стражники проводили облавы, и, загнав многих из них в тупики, ловили и тащили к претору. Его приговор был почти неизменным - рабство.