Кейджера Гора
Шрифт:
– И какая у меня может быть потребность в такой тарскоматке? – возмущённо проворчал Боркон.
Лута подняла к нему голову, и посмотрела в глаза, любовно, умоляюще. Я видела, что диета и упражнения сделали своё дело, превратив её фигуру в нечто захватывающее. Её лицо, несмотря на простоту и невзрачность, наполнившись мягкостью, нежностью и уязвимостью теперь выглядело совсем иначе, чем в первый день, и его, без преувеличения, можно было назвать очень красивым.
– Тогда возьмите меня в Ваше логово, Господин, и покройте меня, как делает это хряк со своей тароскоматкой, - вдруг сказала Лута.
– Я молю сделать
Боркон, совершенно пораженный, её словами, смотрел вниз на неё, и кажется только сейчас заметил произошедшие в ней изменения.
– Кх, возможно, - смущённо прокряхтел он.
От созерцания столь неожиданного зрелища, меня отвлёк рабский браслет, защёлкнутый на моём левом запястье. Второй браслет наручников оказался на правом запястье Эмили. Теперь мы оказались скованы между собой тремя прочными стальными звеньями цепи. Мы с Эмили испуганно посмотрели друг на друга.
– Вперёд, девки, - скомандовал служащий фабрики, тот самый, который выпустил меня из мешка, и являлся непосредственным начальником Боркона.
– Да, Господин, - хором ответили мы с Эмили, и последовали за ним по длинному проходу между ткацкими станками.
Мы были голыми, скованными между собой, но неся фабричные туники в руках, мы уже понимали, что наша судьба делает очередной поворот, и возможно не в худшем направлении.
26. В школу встают рано
Я попыталась задержать голову мужчины в моих руках, и поцеловать его в шею, но он, занятый беседой, просто отпихнул меня в сторону. Всё что мне осталось, это стоя позади него на коленях сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Как мне хотелось прикоснуться к нему. Но я была всего лишь отвергнутой рабыней, которой он не разрешил этого сделать.
Тила, первая девушка, просигналила мне с другого конца комнаты, приказав подойти к ней. И я подобострастно согнувшись в поклоне, отползла назад, и поднявшись на ноги, поспешила за распоряжениями.
– Вино, - сказала Тила, передавая кувшин, - для Господина.
С этим сосудом я торопливо направилась обслуживаемому мной столу.
За столом, тут и там сидели пирующие мужчины, развлекая себя беседой. Несколько музыкантов наигрывали незамысловатую мелодию, разместившись у дальней стены зала. Подойдя к столу, я опустилась на колени позади Эмильянуса.
– Вина, Господин? – прошептала я.
– Да, - кивнул он, протягивая ко мне свой кубок.
– Спасибо, Тиффани.
– Да, Господин, - тихо сказала я, и отошла в сторону.
Вежливость у Эмильянуса, похоже, вошла в привычку, вероятно, как результат мягкости его воспитания, но она никоим образом не влияла на полноту неволи, в которой содержались его рабыни.
Хотя никто и не обязан быть вежливым с рабыней оказывающей им услуги, но любой мужчина, конечно, если того пожелает, может и поблагодарить её. С точки зрения девушки, прекрасно осознающей, что на её шее находится ошейник, подобная любезность иногда может показаться ещё более пугающей, чем грубость или жестокость. Ни для кого из рабынь не секрет, как часто оказывается, что такие нежные и благородные юноши, оказываются глубоко развращёнными своей абсолютной властью. Будучи рабыней, девушка отлично знает, что вежливая просьба такого вот господина снять предмет одежды эквивалентна категоричной команде «раздеться»
Повинуясь жесту Тилы, я поставила сосуда с вином на служебный стол, и отошла к стене комнаты, где и встала на колени подле Эмили.
Приблизительно за ан до этого мы с Эмили стояли на кухне перед Тилой.
– Встаньте прямее, девушки, - скомандовала Тила, присматриваясь к нам.
– Вы же не за ткацкими станками стоите.
– Тебе идут твои рабские шелка, Эмили, - отметила Тила.
– Спасибо, Госпожа, - зарделась моя подруга.
– Тебя это тоже касается, Тиффани.
– Спасибо, Госпожа, - с удовольствием отозвалась я.
На нас обеих были надеты алый шёлковые туники рабынь для удовольствий. Шёлковая ткань была настолько тонкой, что казалась почти прозрачной. Подобная одежда оставляла немного сомнений относительно изгибов наших фигур. А ещё мы носили ошейники Эмильянуса.
Теперь мы были его собственностью. Двенадцать медных тарсков за каждую из нас были переданы на счёт цеха № 7, ткацкой фабрики, компании Минтара. На наших левых лодыжках были застёгнуты цепочки с рабскими колокольчиками. Как чувственно они позванивали, когда мы двигались по залу! Бицепсы левых рук каждой из нас, спиралью овивали варварские, змееподобные браслеты.
– Хотя Вас обеих и приобрели как домашних рабынь, и само собой, мы нуждаемся даже в большем количестве таких работниц, но ожидается также, что в случаях, подобных сегодняшнему вечеру, Вы будете прислуживать за обедом, - объяснила Тила.
– Если честно, я подозреваю, что Господин имеет на Вас определённые виды, и простые домашние работы, это всего лишь начало вашего обучения.
Мы с Эмили удивлённо посмотрели друг на друга.
– Музыканты уже играют, - заметила Тила, - и остальные девушки уже на месте. Вскоре я и Вас обеих пошлю в зал.
– Да, Госпожа, - проговорили мы с Эмили.
– И помните, что Вы больше не высокопоставленные свободные женщины, -предупредила она. – Всё время вспоминайте, что Вы – всего лишь рабыни. Вы живёте только для того, чтобы обслуживать и доставлять удовольствие мужчинам. Когда Вы выйдете туда, можете сразу начинать увлажняться от покорности и чувственности. И смотрите, чтобы каждый Ваш жест, каждый Ваш взгляд, каждое движение Ваших тел, обещало бы мужчинам невыразимые словами удовольствия. А если кто-либо из них пожелает щёлкнуть пальцами, смотрите, Вы должны не просто выполнить эти обещания, но сделать в тысячу раз больше.
– Да, Госпожа!
– Сегодня в зале не будет никаких свободных женщин, - сказала она. – Так что справиться с Вашей задачей будет проще.
Это её замечание было встречено нами со вздохом облегчения. Жуткая ненависть свободных женщин к их порабощенным сёстрам, вызванная завистью и собственной неудовлетворённостью, и обладание властью причинять им боль, приводила к тому, присутствие рабынь на таких мероприятиях ограничивалось или запрещалось. Присутствие, свободных женщин отрицательно влияло также и на присутствующих мужчин, сковывая их и лишая привычных удовольствий, обычно доступных свободным. Если такая женщина будет присутствовать на пиру, то, едва ли возможно, что кому-то придёт в голову мысль со смехом сорвать шёлк с визжащей рабыни и взять её прямо на обеденном столе.