Кейп-код
Шрифт:
По субботам в одно и то же время Алекс звонит в Москву, и у них с отцом происходит разговор, недлинный, примерно один и тот же. Отец жив. Тех денег, которые посылает Алекс, достаточно. Он рад, что у Алекса все хорошо.
— У тебя не должно быть чувства вины, — говорит ему Шурочка.
Не должно, так не будет. Да и нет никакой вины. Отец даже в гости ехать не хочет. Не силой же тащить старика. Других интересов, кроме учебника, у него сейчас нет. Вот когда он допишет его до конца… Еще надо будет издать. Странно: такая важная вещь, как гармония, говорит отец, сейчас мало кому
Во всех смыслах по этому поводу можно не беспокоиться. И — права Шурочка — не должно быть чувства вины.
Неделя за неделей, год за годом — одинаковые разговоры. Надо слетать в Москву — самому его навестить, показать ему Лео, а то ведь это когда--нибудь кончится.
Лео скоро исполнится десять лет, школа частная, дорогая. Лео любит выигрывать, в своем классе он один из первых учеников, но все же не первый — второй-третий, как правило, — выигрывать любит не только он.
Важнейшая часть обучения — иностранные языки и спорт: в лучших университетах страны первым делом обращают внимание на спортивные достижения. Лео невысок ростом, в Шурочку (она на физкультуре всегда была «последняя, расчет окончен»), поэтому такие виды, как теннис, плавание, баскетбол, для Лео исключены. Для здоровья — пожалуйста, но нужен настоящий успех, поэтому с его выдержкой и честолюбием Лео должен заниматься единоборствами. Бокс не для белых мальчиков, следовательно — борьба.
Худой, белозубый (и тут в мать), с карими глазами и длинными пальцами (эти признаки Лео наследовал по отцовской линии), он похож и на Шурочку, и на Алекса внешностью, а характером — трудно сказать.
Алекс спрашивает у Шурочки:
— Вот ты генетик, должна ответить: что сильнее влияет на человека — воспитание или наследственность?
— А на площадь прямоугольника что сильнее влияет — длина или ширина?
Умная у него жена.
Иногда Лео пугает родителей: недавно, чтобы произвести впечатление на девочек, да и на мальчиков заодно, он открыл окно третьего этажа, сделал стойку и так и стоял на руках, пока не прибежали учителя. Их позвали ребята: в школе принято все сообщать.
— Даже когда поругаешь его, накричишь, не сойдет с места, не отступит назад, — отзывается о нем Шурочка не без гордости.
— Далеко пойдет, — говорят ее тетушки. — Если бы вы его родили в Америке, мог бы президентом стать.
Чего только не говорят про детей? А пока что жизнь Лео — это школа и дополнительные занятия: русский язык, французский, борьба. Еще разговоры с родителями.
С разговорами появляются сложности. Лео хоть и владеет русским, стал отвечать родителям по--английски. Все эмигрантские семьи переживают нечто подобное, оттого и приглашают учителей.
— А как он маленьким хорошо говорил! — Шурочка огорчена.
Они припоминают смешные словечки, которые произносил Лео. «Пикчурескный» — про пестро одетого человека. А что? — могло бы такое слово существовать. Или вот «нос мочится», это когда он болел насморком. Все родители могут что--то такое про своих детей рассказать.
Скоро у Лео будет день рождения, придут мальчики, даже впервые — девочки. Одна из них — Юля со странной фамилией Караваев-Шульц — ему очевидно нравится. Папа ее, Караваев, и мама, Шульц, — скрипачи, родили Юлю в Испании, потом сюда перебрались, в не самый лучший оркестр.
Юля — первая в классе, ее родителям трудно платить, им делаются послабления, настолько она талантлива. Именно ради Юли — первой ученицы и первой, надо думать, красавицы — Лео вверх тормашками стоял на окне.
По поводу этого происшествия выясняются некоторые подробности. Дети, кто находился рядом, оцепенели от ужаса, кто подальше — побежал за учителем, а Юля подошла к нему ближе всех, и Лео ей сказал по--французски: Tais-toi et ne bouge pas.
Почему нельзя было по--русски сказать: молчи и не двигайся?
Алекс спрашивает: а за ней, за Шурочкой, когда-нибудь ухаживали таким способом? — О, ухаживали разными способами, в том числе самыми идиотскими. Теперь зато ей приходится наблюдать мальчишеский идиотизм изнутри.
Что подарить Лео на первую его круглую дату? А чего он сам хочет? Лео хочет перестать заниматься русским, ему больше не нужен русский язык.
Объявил — и ушел к себе. Алекс просит его спуститься в гостиную. Лео спрашивает: а если бы они были выходцами из любой другой страны второго или третьего мира?..
— Видишь ли… Культура там первый сорт, — Алекс показывает на полки с книгами. — И наука, когда-то была. В смысле науки можно, конечно же, обойтись…
Сейчас он объяснит сыну, зачем действительно нужен русский язык.
— «Но я люблю, за что не знаю сам», — декламирует Алекс, — «ее лесов…» «Ее степей…» Ах ты, забыл. «Разливы рек…» — Нет, совсем не помнит Алекс этого стихотворения. — Ну, в общем, лесов, полей и рек, — смущенно смеется он.
Вспоминает, как сам бросил музыку. Гены — великая вещь. Зубы у Лео белые-белые, он улыбается Алексу. Не зло, просто улыбается.
В одну из суббот отец не поднимает трубку. Не откликается он и на следующий день. Родиона удается найти только к вечеру по московскому времени. Он теперь какой-то паломщик или псаломщик, Алеша не понимает в этих делах. Говорит: грешен, каюсь, давно у него не был и не звонил, паломническая поездка на прошлой седмице… Что еще за «седмица»? — Родион три недели не звонил старику.
Еще день: Родион съездил, но никто ему не открыл. Ключ есть, он под ковриком, но дверь почему-то не открывается. Может, сломался замок. А может, отец дверь закрыл на задвижку.
— На какую задвижку? Мы никогда ею не пользовались.
— Это в Америке у себя вы можете не запирать дверь, а у нас жизнь опасная.
Недотепа — права была Шурочка. Пусть милицию вызовет, пусть вышибут дверь.
— И пытаться нечего. — Внезапно Родион проявляет твердость: милиция действует только по заявлению от родственников.
— Свет в квартире горит?
Родион не помнит. Разве что-то меняется от «горит — не горит»? Снова ехать туда смысла нет. В тоне Родиона слышится: он — тоже человек.