КФ, ИЛИ «КОСМОС БУДЕТ НАШИМ!» (Антология 2008)
Шрифт:
— Вы видите, я травинки не коснулся, — сердито ответил Бехбеев. — А сколько лет след от нашего костра зарастать будет? И сколько листиков вы истоптали, пока сюда добрались? Ведь на сорок километров в глубь ушли! Поймите, это кажется, что вокруг девственная природа, на самом деле всё на волоске висит. До сих пор в заповеднике ни одного сколько-нибудь большого муравейника нет. А вы топчете!
— Лоси тоже топчут, — вставил второй, — и к тому же едят.
— Лосей мало, и они костров не разводят. А людей девяносто миллиардов.
Некоторое время они летели молча, потом Бехбеев спросил:
— Как вы через границу-то
— Пешком, — ответил первый. — Прошли ночью в термоизоляционных костюмах.
— Ясно, — проворчал Бехбеев. — Придется индукционные индикаторы ставить.
Гравилёт пересёк границу заповедника. Внизу потянулись заросшие жидкими кустиками пустыри зоны отдыха. Было раннее утро, но кое-где уже виднелись группы людей, играющих в мяч или просто гуляющих. Бехбеев опустил машину подальше от народа, открыл дверцу и сказал:
— Идите и больше так не делайте. Договорились?
— Договорились, — ответил третий, до того не сказавший ни слова, и Бехбеев понял, что это девушка.
Трое выпрыгнули из кабины и пошли к темнеющей на фоне светлого неба пирамиде Мегаполиса.
— Рюкзаки возьмите! — крикнул вдогонку Бехбеев.
— Не нужно.
Бехбеев смотрел, как они уходят. Конечно, им было бы сейчас смертельно стыдно идти с рюкзаками мимо людей, в тысячный раз топчущих одни и те же песчаные дорожки.
Йоруба, ответственный дежурный, сидел спиной к пультам, глядел в лицо Бехбееву и явно не слушал его доклад.
— …провел беседу и отпустил всех троих, — закончил Бехбеев.
— Хорошо, Иван, молодец, — сказал Йоруба, повернувшись к двери и насторожившись.
— Что случилось? — спросил Бехбеев.
— Погоди, сейчас…
Дверь открылась, и на пороге появился одетый в спортивный костюм человек. Первое, что бросилось в глаза Бехбееву, были странно поджатые губы и бегающий испуганный взгляд, не вяжущийся со спокойным выражением лица. Взгляд метнулся по комнате и остановился на медленно поднимающейся из кресла чёрной фигуре Йорубы. Вся сцена продолжалась долю секунды, потом человек вошёл в комнату, неловко шагнув, словно его толкнули в спину, а может, его действительно толкнули, потому что следом в помещение ввалился Иржи Пракс.
— Вот! — выдохнул Пракс и тяжело шлёпнул на стол какую-то бесформенную мягкую груду.
Сначала Бехбеев не сообразил, что принёс Иржи, лишь шагнув ближе, понял, что на столе, бессильно распластавшись, лежит труп зайца. Одного из тех зайцев, которых недавно завезли в их молодой заповедник. Заяц лежал, поджав ноги и разбросав по полированной поверхности стола длинные уши в редких белесых волосках. На боку, на серой шёрстке запеклась кровь.
— Это он его, — хрипло сказал Пракс, указав на мужчину. — Дробью. А ружьё в озеро бросил, чтобы не отдавать. И идти не хотел, удрать пытался. Пришлось его гравилёт блокировать и силком на заставу тащить.
— Чудовищно! — проговорил Йоруба. — Послушайте, как вы вообще до такого додумались? В живого из ружья!
— Оставьте, — поморщился человек. — Вы же охрана, и вдруг такие нежности.
— Ладно, оставим нежности, — сказал Йоруба. — Ваше имя?
— Зачем вам оно? Не ставьте себя в глупое положение, дорогой. Всё равно вы мне ничего не сделаете. Это была грубейшая ошибка Мирового Совета — загнать людей в мегаполисы и не предусмотреть наказания за нарушение режима. Так что продолжайте
— Имя! — повторил Йоруба.
— Не скажу.
Йоруба протянул руку, и, прежде чем нарушитель успел отреагировать, его индивидуальный индикатор был у Йорубы.
— Я буду жаловаться! — заявил нарушитель.
— Жалуйтесь, — разрешил Йоруба, подключая браслет к дешифратору. — Для нас наказания тоже не предусмотрены.
— Энеа Сильвио Катальдо, — зазвучал голос из дешифратора. — Тридцать семь лет. Биолог. В настоящее время без определённых занятий…
— Не биолог он, а умертвитель, — тихо сказал Иржи Пракс.
— И чего вы добились? — спросил Катальдо. — Ничего. Поняли, на чьей стороне преимущество? Ваше счастье, что я добрый, мучить вас не буду. Хотите знать, зачем я стрелял в этого зайчика? Для самопроверки. Вдруг я такая же мокрица, как и все остальные? Я, видите ли, считаю, что человечеству следует воскресить некоторые черты древности, этакую первобытную хватку жизни. А мы вместо этого трясёмся над остатками природы. Не трястись надо, а жить! Погибает природа — туда ей и дорога, значит, не выдержала естественного отбора. Не бойтесь, мы без неё не пропадём. Небось когда мамонты вымирали, тоже находились мудрецы, вещавшие об опасности. Только что-то незаметно, чтобы род людской без мамонтов хуже жить стал. Скорее наоборот. Понятно? Надо, чтобы люди вжились в психологию древних, узнали вкус крови…
Дальше Бехбеев слушать не мог.
«Сейчас ты у меня узнаешь вкус крови!» — мстительно подумал он и изо всех сил ударил Катальдо по ухмыляющимся губам. Катальдо отлетел в угол и остался лежать на полу. Кровь с подбородка капала на голубую спортивную рубашку, расплываясь чёрными пятнами. Бехбеев шагнул вперёд.
— Иван! — предостерегающе подал голос Йоруба.
— Не беспокойся, Йор, добивать не буду. — Бехбеев наклонился над лежащим. — Подобный аргумент был в большом ходу у древних. Вы всё ещё хотите вживаться в их психологию?
Катальдо завозился на полу, сел, дотронулся до разбитых губ, увидав на ладони кровь, сморщился, словно собираясь заплакать, потом встал и быстро вышел из помещения заставы. Его никто не остановил. Забытый браслет остался в дешифраторе, который, включившись от толчка, негромко повторял:
— В настоящее время без определённых занятий…
Нескончаемо долгие, почти двухчасовые мытарства по входным кессонам Тёмного города до предела измучили Катальдо, так что он не ощущал ничего, кроме усталости, попав во внутренние ярусы. Здесь не было переборок через каждые двенадцать или двадцать четыре метра, не было ничтожной растительности и бесконечной толкотни. Внутренность этого единственного за пределами Земли мегаполиса поражала непривычный взгляд. С любого яруса открывался вид на один и тот же центральный зал: помещение площадью в несколько десятков квадратных километров. Потолок центрального зала был так высок, что напоминал небо. Катальдо слышал от кого-то, что в центральном зале можно искусственно создавать вполне настоящие облака, из которых идёт дождь. Стены Тёмного города были разных, довольно веселых тонов, но во всем, особенно в окраске потолков, светло-серых, чуть серебристых, чувствовался сознательный отказ от имитации под природу. Тёмный город понравился Катальдо.