КГБ играет в шахматы
Шрифт:
Конечно, активная борьба за выезд привела в тюрьму за годы нашего отказа и москвичей: Анатолия Щаранского, супругов Слепак, Иду Нудель, Виктора Браиловского, Иосифа Бегуна, Бориса Чернобыльского, Володю Бродского. Но, по крайней мере, в Москве нужно было сделать больше, чтобы попасть в заключение, чем на периферии.
Особой гнусностью нравов был известен тогда украинский КГБ. Так, киевлянина Володю Кислика, ученого-ядерщика, КГБ жестоко избил, а потом, в марте 1981 года, засадил в тюрьму на три года за нападение на женщину, которую Володя впервые в жизни увидел только в зале суда. О таких провокациях в Москве я не
История Володи Кислика оказалась связанной с моей семьей. Бэлла, моя сестра, опекала Кислика в годы его заключения, а когда весной 1984 года его освободили, вышла за него замуж и переехала к нему в Киев. Позже они перебрались в Москву. Отпустили Бэллу и Володю только весной 1989 года. Поселились они в Иерусалиме, где Кислик, после семнадцати лет отказа, сумел восстановить свой научный уровень и стать профессором Иерусалимского университета.
Важной группой поддержки отказникам были частые визитеры, засылаемые еврейскими организациями западных стран. Они завозили книги, которые по прочтении передавались следующим читателям, вещи, поддерживавшие унылый быт отказников. И главное, эти люди представляли духовную свободу, почти не известную в СССР субстанцию.
Бесправные, затравленные отказники на годы, а то и на десятилетия оторванные от своей профессиональной жизни, чувствовали себя как отстраненная от своих супружеских обязанностей гаремная жена. Мы не могли, как прочие граждане СССР, удовлетворять потребности коммунистической власти. И в то же время гэбэшные евнухи не давали нам покинуть свой советский гарем. Пройдет полтора десятка лет, и эти гэбэшные евнухи, как случалось не раз в древних сатрапиях, захватят в стране власть.
И вот в этом мире отчаяния появлялись свободные люди. На меня произвела большое впечатление встреча на квартире нашей приятельницы с двумя религиозными еврейскими студентами из Англии. Выслушав сетования московских евреев на тяжесть отказнической судьбы, один из них сказал нам:
— Вы не понимаете — это не вы прикованы к стене, это стена прикована к вам. Вы же можете заниматься духовным совершенствованием. Это означает, что вы — свободные люди. Давайте лучше, чем обсуждать вещи, от нас не зависящие, я вам объясню проблемы написания буквы «ламед» в священных еврейских текстах.
Студент взял со стола салфетку и стал на ней рисовать, объясняя различия в школах написания буквы «ламед».
Я долгое время после этой встречи пытался осознать ощущение свободы, излучавшееся этим «ешива-бохером».
Наша борьба за выезд проходила вне всякой гармонии с организацией, занимавшейся защитой государственной безопасности СССР. Некоторые действия КГБ относительно нас были откровенно глупы.
Когда Аня в Таллине боролась за звание чемпионки СССР, а я ей в этом помогал, наш трехлетний сын Давид жил у моих родителей. Через несколько дней после нашего отъезда моя сестра Бэлла повезла Давида в поликлинику, к которой мы были приписаны. Поликлиника находилась рядом с нашим домом, в полутора часах езды от квартиры моих родителей. После посещения поликлиники Бэлла решила зайти в нашу квартиру погреться. Не тут-то было. К немалому ее удивлению, все окна и балконная дверь, а также почему-то и дверцы всех шкафов в нашей квартире были открыты, по квартире гулял ледяной декабрьский ветер, и летала какая-то птица. Тут я КГБ не переоцениваю — птица наверняка залетела сама. Окна закрыть
В следующий раз Бэлла и Давид приехали в нашу квартиру в день моего с Аней возвращения из Таллина. Бэлла планировала приготовить нам обед. На этот раз окна были закрыты, зато ванная комната и кухня были затоплены водой. Так как краны везде были закрыты, готовившие квартиру к нашему возвращению, наверное, работали ведрами. Или залили квартиру, а потом закрутили краны.
Бэлла нашла у нас для себя и для Давида резиновые сапоги и стала вычерпывать воду. Вооружившись маленькой баночкой, Давид принялся помогать ей.
Когда они закончили свою мокрую работу, появились два мужика и предложили, что за 70 рублей они могут не раздувать скандал, связанный с безобразиями в нашей квартире, когда в опасности оказалась и квартира этажом ниже. В этот момент, вспоминает Бэлла, из лифта появился я. Узнав, в чем дело, я завопил на мужиков: «Вон отсюда, провокаторы!» — и те моментально последовали моему призыву. Дача взятки «должностным лицам», конечно, украсило бы мое досье в КГБ.
Видно, реагировать со всей своей мощью на наши демонстрацию и голодовку гэбэшникам не позволили, и те пустились на мелкие пакости.
Между тем администрация нового генерального секретаря КПСС вырабатывала новый подход к проблеме отказников. В нем была видна попытка решать проблемы методами, следующими из логики КГБ, родного дома Андропова. Мы столкнулись с этим новым подходом воскресным утром в конце лета 1983 года.
В тот день мы ждали гостей. Никакого особенного мероприятия не намечалось. Случалось, в нашей квартире устраивались и сеансы одновременной игры для отказников, и лекции по еврейской истории или религии. В такие дни мы снимали в комнатах двери и использовали их как скамейки, нашу нехитрую мебель переносили из двух комнат в одну. В тот день ничего подобного не планировалось — обычные гости.
С утра к нам приехал наш приятель Борис Постовский. В годы перестройки он станет чрезвычайно успешным тренером сборной СССР. Успеет Борис побывать и тренером сборной США В то утро Борис приехал посмотреть шахматные книги, которые мы намеревались продать.
Неожиданно раздался звонок в дверь. В наших краях не существовало обычая перед визитом звонить по телефону, поскольку телефона у нас не было. Явились неожиданные посетители — недавно назначенный заместителем председателя Спорткомитета СССР Гаврилин и гэбэшник, представившийся Ивановым. Он бы мог представиться и Петровым. На то она и секретная полиция, чтобы ее работники скрывали свои имена.
Постовский укрылся от нежданных гостей на балконе, а мы увели тех для беседы в детскую комнату.
Заместитель министра — это ранг Гаврилина — был весьма любезен и сообщил, что не в его власти отпустить нас. Но он хочет нормализовать нашу жизнь и устроить нас на работу. Спортсмены нашего уровня, как и мы до подачи документов, получали в СССР «стипендии». Это было государственной тайной, которую все знали, а деньги спортсменам переводились через первый отдел — отдел КГБ, который существовал при всех спортивных обществах. Нам, конечно, Гаврилин предлагал обычную работу. Гэбэшник Иванов всю беседу промолчал.