КГБ в смокинге. Книга 1

Мальцева Валентина

Я представила себе, что лежу с ним в одной постели, и вздрогнула. Б-р-р! Уж лучше с Витяней, хотя ничего более страшного в тот момент я придумать не могла.

«Все, Валентина, прекрати паниковать!» — приказала я себе и попыталась сосредоточиться. Что, собственно, происходит? Что мне грозит? И чего я боюсь? Ну, лечу, лечу я в Буэнос-Айрес. Так это же замечательно! Никогда не бывала в Аргентине, посмотрю диковинную страну, в которую попасть и не мечтала, увижу новых людей, поброжу по выставкам, музеям, накуплю шмоток… Но почему же так гнусно на душе? Задание КГБ… Телевано… А если представить себе, что нет никакого задания? Просто нет — и все тут! Я ведь нигде не расписывалась, клятв не давала… Ну, не нашла я вашего конгрессмена. Пыталась, но не смогла, тогда что?

Уволят с работы? Деклассируют? Зарежут в моей собственной подворотне? Нет, конечно, я же не враг народа в конце концов! Ту тысячу долларов, которую дал мне Витяня, я верну. Всю до копейки. Господи, что я несу? Бред какой-то!.. Стоп! Надо разобраться с другого бока. Анализируй, Валентина, природу своей пакостности. Раз ты человек КГБ, значит, ни на что другое не способна, так? Допустим. Итак, что я собираюсь сделать? Передать рукопись заморскому парламентарию. Но что, собственно, в этом плохого? Я читала — нормальная антисоветчина, причем довольно талантливая. Так КГБ за такие задания Гонкуровскую премию вручать надо. Значит, где-то здесь скрыт подвох. А я — маленький винтик со стальной, лишенной мозгов шляпкой, какая-то деталь в пружине непонятной игры. Ясно, что Андропов и его команда что-то замыслили, а меня используют в качестве подставки. Что же они замыслили? Если я разберусь в этом, то смогу что-нибудь придумать, выкрутиться, а уж потом, разыграв дурочку, каковой они меня, видимо, и считают, вернусь в Москву с чувством глубокого удовлетворения. «Казнить нельзя помиловать», — вспомнила я пример без знаков препинания и подумала, что все не так уж страшно. А если взять и честно пойти к этому Телевано, сознаться во всем, отдать рукопись, и пусть он сам ломает свою интеллектуальную башку?..

— Стоило мне на минуту вздремнуть, как вы вновь окунулись в свои проблемы… — Гескин потянулся и взглянул на свой «Роллекс». — Через три часа приземляемся.

— Вы часто летаете, барон?

— Всю жизнь.

— И ни разу ваш самолет не терпел аварию при посадке?

— Какие странные мысли, Валя! Нет, конечно.

— К сожалению, мой тоже…

14

Буэнос-Айрес. Гостиница «Плаза»

2 декабря 1977 года

Гостиница «Плаза», куда нас с бароном привез на оливковом «мерседесе» один из распорядителей симпозиума, располагалась на авениде Флорида, в самом центре Буэнос-Айреса.

— Открытие — завтра в десять, — сказал на прощанье распорядитель, молодой симпатичный парень с алым тюльпаном в петлице приталенного зеленого пиджака. — В «Плазе» живут практически все участники симпозиума. Автобус будет подан в половине десятого. Будьте так любезны, господа, не опаздывайте…

Гескин выглядел уверенно и импозантно. По-хозяйски оглядевшись в гигантском мраморном холле, он пожал мне руку и сказал:

— Валя, я даю вам ровно полтора часа. А затем мы поедем в одно потрясающее местечко, где я намерен угостить вас самым экзотическим обедом в мире. Не отказывайтесь, помните, что вы — советская журналистка и вам просто необходимо знать нравы буржуазного общества. Хотя бы для того, чтобы убедительнее рассказывать своему читателю, как оно разлагается изнутри…

Мальчик в красной ливрее и кокетливо сдвинутой набок шапочке, очень похожей на турецкую феску, торжественно проводил меня до двери номера 1921, открыл дверь ключом и сказал на хорошем английском:

— Располагайтесь, мэм…

Номер был прекрасен: просторная гостиная с изящной современной мебелью, ошеломительная ванная, небольшая спальня, в центре которой на постаменте возвышалась почти квадратная кровать, застланная шелковым покрывалом. Я осторожно села на краешек, почувствовала вдруг всю тяжесть навалившихся на меня испытаний, сбросила туфли и рухнула навзничь на постель, широко раскинув руки. На потолке я увидела симпатичную, хорошо сложенную даму во цвете лет с разметавшимися светлыми волосами. Если еще убрать тени под глазами и глубокую складку на высоком лбу, то ее вполне можно было бы назвать эффектной и даже красивой. Потом до меня дошло, что это я сама: в потолок было вмонтировано огромное зеркало.

«Где же ты, мой ласковый и продажный друг? — подумала я о своем редакторе. — Если бы не ряд новых обстоятельств, нам было бы весьма недурно здесь, на этой царской кровати. Я ведь знаю, почему ты осчастливил меня своим постоянством, почему мы кочевали с тобой из постели в постель почти шесть долгих лет: я никогда не признавалась тебе в любви, не предъявляла претензий, не спрашивала шепотом: „А что потом?..“ Я была для тебя удобной во всех отношениях бабой. Порцию секса? Угощайтесь, мой принц! Имеете желание побрызгать интеллектом? Бога ради, брызгай на здоровье — затаенное дыхание и восторг в глазах гарантируются. Может быть, охота пожаловаться на тяготы жизни? Вот грудь моя, уткнись в нее, хоть всю обрыдай — я ведь могила…»

…Я сняла платье, стянула чулки, в одной комбинации подошла к полураспахнутому окну и взглянула поверх изумрудного парка с яркими красочными цветниками, поверх верхушек джакаранды, ощущая легкое дыхание теплого ветерка. Внизу зеленым ковром расстилался Буэнос-Айрес — огромный, красивый, яркий, таинственный. Все вокруг казалось изумительно легким, воздушным. Только я одна не вписывалась в это великолепие. На какое-то мгновение почудилось, что у меня начинается раздвоение личности. Словно это не я, Валя Мальцева, преданная, оболганная, сломленная угрозами и шантажом, стою у окна в пятизвездочном отеле и взглядом Наполеона обозреваю один из красивейших городов мира, а мой бестелесный дух — та семнадцатилетняя девчонка, которая жила в мире добра и иллюзий. Господи, как давно все это было! Знать бы тогда…

К действительности меня вернула мелодичная музыкальная фраза. Только после третьего повтора я поняла, что это звонит телефон.

— Мадемуазель, пора спускаться с заоблачных высот на бренную землю, — пророкотал в трубке чуть надтреснутый баритон Гескина. — Я жду вас в холле, умирая от голода…

— Дайте мне пятнадцать минут, господин Гескин.

— Договорились. Но учтите, на шестнадцатой у меня начнется агония…

Выйдя из «Плазы», мы увидели на табло, показывающем температуру по Фаренгейту и влажность воздуха в процентах, две одинаковые цифры — 94. Асфальт под ногами честно возвращал поглощенное за день тепло южноамериканского солнца. Жизнь в Буэнос-Айресе кипела: двигались нарядные красивые люди, пестрели всеми цветами радуги цветочные киоски, искрились броские витрины магазинов и кафе. Пурпурные и желтые деревья обрамляли улицы, вдоль которых летело наше такси, — ну прямо рай.

— Валя, сейчас мы с вами едем по авениде имени 9 июля, — Гескин пригнулся ко мне и сообщил эту новость почти на ухо, словно какую-то страшную тайну. — Это самая широкая магистраль в мире…

— Кто это сказал?

— Насколько мне известно, генерал Перон. Впрочем, он всегда любил преувеличивать.

— Куда мы едем, господин Гескин?

— В одно очень любопытное место… — Гескин перехватил мой взгляд и добавил. — Общение с вами, Валя, не только весьма приятно, но и… э-э-э…

— Господин Гескин, существует только одна информация, которая может поразить воображение одинокой женщины…

— Какая же?

— Сообщение о предстоящем венчании. Я надеюсь, мы едем не в церковь?

— Мы едем в «Жокей-клуб». Это местечко для избранных, но я состою его членом с 1954 года…

Гескин что-то говорил о клубе, его традициях и неповторимой кухне, а я вновь ушла в свои мысли. Что же все-таки мне уготовили хозяева Витяни? Если уж КГБ заинтересовался Телевано, то даже ежику понятно, с какой именно целью. Во всяком случае, не для того чтобы пополнить его духовный багаж общением с представительницей второй древнейшей профессии из СССР. Может быть, внимательнее просмотреть рукопись? Да нет, там вроде все в порядке. Типичный набор деталей диссидентского потока сознания — лагеря, Лубянка, Суслов, самиздат, психушки… Они не настаивали на моем сближении с Телевано. Обычное дело: познакомиться, произвести впечатление и уже потом передать рукопись. Никаких вздохов под луной и оргий в постели…