Кхмерский язык
Шрифт:
Сопровождавших меня во время инспекции начальников лагеря теперь самих взяли на мушку и выстроили перед лазаретом. Кроме Брандта и пытавшегося меня убить унтерштурмфюрера никто больше даже не погиб.
Гротманн вернул мне мой потерянный пистолет, а я обратился к новому коменданту Рамдору:
— Ну так что? Желаете еще обсудить мои приказы?
— Нет. Приказы не обсуждаются, рейхсфюрер. Я не отказывался выполнять ваш приказ, я сделаю это!
Доктор Гебхардт тем временем взмолился:
— Генрих, ради нашей с тобой старой дружбы…
Я поглядел на доктора.
— Вот с казней указанных мною лиц и начните, — приказал я Рамдору, — А Гебхардта повесьте последним. Вижу, что доктор демонстрирует недостаточное покаяние, так что пусть посмотрит, как в петлях качаются его «коллеги». Сейчас я уеду, но завтра буду здесь и проинспектирую исполнение моих указаний. Я оставляю вам сотрудников гестапо, чтобы они проконтролировали вас, Рамдор. Помните, что я сказал вам — за время моего отсутствия ни один бывший заключенный помереть не должен. А две трети охраны концлагеря я забираю с собой в Берлин, потому что это больше не концлагерь, и потому что мне нужны люди в столице Рейха.
Я еще скользнул взглядом по лицам руководителей Равенсбрюка. Вон та девка-охранница, которая пыталась меня осадить хлыстом, а вон тот мужик с петлицами гауптштурмфюрера вроде первым сказал «измена».
— Вот этих двух арестовать, передать гестапо, — распорядился я, — А вы, Рамдор, сейчас лично, до моего отъезда, сообщите заключенным, что они теперь свободные люди и сегодня же получат пищу, одежду, документы, квалифицированную медицинскую помощь. От настоящих врачей, а не от «докторов» уровня покойного Гебхардта.
Гебхардт вообще-то пока еще был не покойным, а живым. Однако долго это его состояние не продлилось. Когда я двадцать минут спустя покинул Равенсбрюк — ворота бывшего концлагеря остались открытыми, их теперь украшали одиннадцать висельников, вздернутых на перекладине, и доктор Гебхардт красовался среди них, с левого края ворот.
И даже речь перед бывшими заключенными Рамдор до моего отъезда произнес. Впрочем, на пламенные антифашистские речи немцев из моей родной реальности она походила мало, Рамдор заключенных просто проинформировал, никакого покаяния или тем более извинений не последовало. Но может, оно и к лучшему? В этом концлагере творился настоящий ад, смысл дьяволу извиняться за ад?
Я забрал с собой несколько сотен эсэсовцев из охраны концлагеря, грузовики для них здесь нашлись. Рамдору я оставил всего полсотни человек охранников, да еще сотню женщин-надзирательниц. И приставил к ним в качестве рейхскоммисаров, следящих за исполнением моих приказов, тех гестаповцев, которые привезли мне Тельмана и Аденауэра. Гестаповцы все, разумеется, тут же получили повышения, огромные денежные премии и железные кресты.
Еще я забрал с собой тело мертвого Брандта. И уже, сев в мерседес, распорядился:
— Тело Брандта вернуть родне, посмертно наградить. Железным крестом рыцарской степени, с дубовыми листьями.
— Могу я узнать за что его награждают, рейхсфюрер? — поинтересовался Гротманн.
Мой новый шеф личного штаба неплохо держался. Прямо очень неплохо, даже лучше меня. Гротманн выглядел смертельно уставшим, но говорил твердо, а действовал, как я только что убедился, еще тверже.
— Можете, Вернер. Распространите сообщение, что Брандт погиб, закрыв грудью меня, своего рейхсфюрера, от пули. Погиб, как герой!
Мне показалось это логичным с пропагандистской точки зрения.
— От чьей пули, герр рейхсфюрер?
— От вражеской, черт возьми! Сами придумайте, Гротманн.
— Рейхсфюрер, я могу задать вам один вопрос…
Мой мерседес двинулся с места, мы возвращались в Берлин. Что там меня ждет?
— Конечно, Вернер. Если вы тоже хотите рыцарский крест — я вам его вручу, сегодня же. И я вас повышаю, до оберфюрера ??. Я-то знаю, что меня спасли вы, а не Брандт. И я ценю это.
— Благодарю, рейхсфюрер. Но я не об этом… Я хочу вас спросить. Откровенно.
— Валяйте.
— Рейхсфюрер, мы что, мы… Мы больше не национал-социалисты?
— Мы ??, главная сила в Рейхе, — ответил я, — А еще германские патриоты, которые все делают правильно. В этом даже не сомневайтесь, Гротманн.
— Рейхсфюрер, но ведь по прибытии в Берлин нас убьют, скорее всего сразу же…
— Тут два варианта, мой дорогой Вернер: или убьют, или нет. Ну вот что, хватит рассуждать, хватит переливать из пустого в порожнее. По прибытии в Берлин немедленно доставьте мне мой парадный мундир. А потом созовите совещание, весь высший штаб ??, шефов всех управлений. Совещание я проведу на Нидеркирх-штрассе, в здании главного управления ??. И самое главное: Айзека ко мне, сразу же, как мы прибудем.
Гротманн покачал головой:
— Если позволите… Вы сами прилюдно признались, что Айзек — двойник. Эту информацию теперь не скроешь.
— Знаю. И именно поэтому Айзек должен быть рядом со мной.
Берлин, Главное управление СС, 3 мая 1943 19:43
Через полтора часа мы были уже в Берлине, на Нидеркирх-трассе, в здании главного управления ??.
Все начальники и фюреры уже были здесь, ждали только меня. Разумеется, слишком много людей теперь были в курсе, что я прибуду сюда, так что беды и нового покушения можно было ждать в любой момент, это теперь было только вопросом времени.
Здание оцепили, бронетехника и зенитки были подогнаны, шутц-полицев тоже согнали перекрыть улицы, в качестве внешнего кольца оцепления я поставил бывшую охрану Равенсбрюка. Чисто для солидности, естественно. Если военные приедут меня убивать (а они приедут), то ублюдки, сторожившие раньше Равенсбрюк, никакого сопротивления не окажут, это я понимал. Да и вообще — никто мне не поможет, если против меня бросят армию.
Я понимал, что живу последний день. Что там произошло в Равенсбрюке? Это было озарение или, наоборот, нервный срыв и ошибка? Время покажет, теперь жалеть о сделанном уже никакого смысла. Надо продолжать гнуть начатую линию, пока эта линия или не приведет к победе, или не обломается.