Кибердемоны. Призрак

Гнев, богиня, воспой Ахилесса...

Да уж, гневаться герой умел на славу, ничего не скажешь. Особенно когда взмахивал своим длинным мечом, целя мне прямо в горло, в единственное незащищенное доспехом место. И скалился он при этом довольно злорадно: знал подлец, что хитпойнтов у меня осталось гораздо меньше, чем у него.

Не на того напал, герой Ахиллес. Я ведь тоже парень

Присев в коротком выпаде, я сделал подсечку - хотел перерубить сухожилия, но Ахилл успел подпрыгнуть и меч только скользнул по знаменитой пятке. Тем не менее, рядом с шлемом героя загорелась красная полоса...

Прячась за щитом, он пытался уязвить меня в руку или ногу - потеряв подвижность, я стану более лёгкой добычей. Я же старался бить наверняка: глаза заливала красная хмарь и времени на манёвры почти не осталось.

Наконец, углядев шанс закончить поединок, я сделал выпад... Звонок из Минуса, настойчивый, как налоговый инспектор, лишил меня доли секунды, которая требовалась для победы. Ахиллес, уловив заминку, шустро отбросил щит и одним ударом снёс мне голову.

Ёрш твою медь.

Звонок продолжал верещать, вгрызаясь в мозг, словно бензопила. Это кто же умудрился прорваться сквозь весь лёд?

Вариантов было несколько, но Мирон выбрал самый элементарный.

– Здравствуй, мама.

– Откуда ты знаешь, что это я?

– От верблюда, - злился он, как тысяча чертей. Такая схватка - псу под хвост.

– Мирон, что ты сейчас делаешь?

– Работаю, - ответ слетел автоматически. Мирон настолько привык не говорить матери правды, что действовал на рефлексах.

Попутно скомандовал сброс биогеля - коли выдался перерыв, нужно поесть по-человечески. Толкнул крышку Ванны, глянул на часы - без четверти двенадцать. Значит, в Трое он провёл больше половины суток...

– Чего ты хочешь, Мама?
– слишком поздний звонок. Неспроста.

– Только не злись. Знаешь, вообще-то я по делу... Я тебя не отвлекаю?

Он всегда удивлялся, каким молодым и чистым оставался её голос. Даже в двенадцать часов ночи. Даже сильно подшофе - а в это время по-другому быть не могло...

– Я же сказал, что работаю. Так что покороче.

– Ну, если покороче... Платон мне сегодня не позвонил.

Он почувствовал, как где-то в затылке заворочалась тупая боль. Вылез из Ванны и не озаботившись накинуть хотя бы трусы, пошлёпал в кухонный уголок. Не глядя, пробежался по кнопкам меню - ответный писк подтвердил, что заказ принят.

Теперь кофеварка. То, что присылают по линии доставки, пить нельзя. Кофе должен быть настоящим. И точка.

Раздался мелодичный сигнал, на приёмную панель опустился пакет. Пока закрывалась крышка, в трубе было слышно негромкое жужжание почтового дрона...

– Мы с тобой неделями не разговариваем, и ничего, - завершил он свою мысль, разворачивая чуть похрустывающий зеленым салатом сэндвич.

Звякнула кофеварка. Лофт наполнил запах кофе.

– Ты же знаешь, это не моя вина, - мать разыгрывала любимый защитный гамбит.
– Я тебе звоню, пишу... Ты сам не отвечаешь.

– Ты же знаешь, это не моя вина, - передразнил Мирон.
– Пока этот твой... Как его...

– Моя личная жизнь тебя совершенно не касается, - отчеканила мать.
– Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать...

Ну всё. Оседлала любимого конька.

– Пока, мам. Поговорим в другой раз.

Кофе нужно пить в тишине. Наслаждаясь каждой каплей.

– Подожди! Ты должен поехать к Платону. Ты должен убедиться, что с ним всё в порядке.

– Ты с ума сошла?
– он глянул в окно.

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Откуда это? А, не важно... Кофе сделался горьким.

– Ты же его знаешь, - затараторила мать.
– С этим его... С этой его особенностью. Он просто НЕ МОГ пропустить звонок. НЕ МОГ не позвонить.

Мирон вздохнул. Обсессивно-компульсивное расстройство старшего брата... Нельзя есть сэндвичи в целлофановой обертке, носить оранжевый цвет, наступать на трещины в асфальте, прыгать через две ступеньки... И это даже не верхушка айсберга. Так, налёт в несколько молекул толщиной.

Живя в одиночестве последние десять лет, Мирон отвык от бесконечных правил, условий и неписаных законов. Но теперь воспоминания хлынули лавиной. А вместе с ними вернулось и горько-солёное, душное, как колючий свитер, чувство вины. Ведь ему повезло. Он - нормальный...

– Мирон?
– в голосе матери прорезались повелительные нотки.

– Сейчас ночь, - он чувствовал, как сжимаются челюсти капкана, но продолжал слабо трепыхаться.
– Я не знаю, где он живёт. Наверное, туда добираться целую вечность... Может, отложим до утра? Или...
– мысль осенила внезапно, как удар молнии.
– Пускай этот твой... как его...
– в сознании всплыло архаичное слово "хахаль" - пускай он поедет!

– Платон ни за что не впустит чужого. Даже разговаривать не будет, - слова матери прозвучали упрёком, но Мирону немного полегчало: значит, его чужим не считают...
– Одевайся. Я уже вызвала такси. Там есть адрес и всё остальное.

Мать знала, что он поедет. Будет орать, сопротивляться, но как миленький оденется, выйдет из дома и сядет в такси.

– Да, вот еще...
– голос её сделался деловым и отстранённым.
– Я оплатила поездку в один конец.

– Вот уж спасибо, - выдавил Мирон.
– Век не забуду.

– Отзвонись, когда доберешься.

С отвращением посмотрев на остывший кофе и засохший бутер - неизвестно, из чего их лепят, но свежие на вид сэндвичи делались черствыми ровно через десять минут после того, как их вынимали из упаковки - Мирон пошел одеваться.