Кидалы в лампасах
Шрифт:
– Вот и все, – откликнулся эхом Хват, сделавшийся вдруг необычайно суетливым и деятельным. – Вот и все, – повторял он, без всякой на то нужды проверяя застежки и крепления рюкзака, который почему-то упорно не желал запрыгивать ему на плечи.
Пришлось подхватить рюкзак за лямку и так нести к выходу, свет за которым успел окраситься в сумеречные оттенки.
– Вы даже не попрощаетесь? – звонко спросила Алиса.
Хват обернулся. Ее одинокая фигурка выражала полное отчаяние, но с места она так и не сдвинулась, видимо, не приучившись бегать за мужчинами
– Чао, бамбино, сорри, – сказал ей Хват, помахав ручкой.
Собственный шутливый тон показался ему пошлым, неуместным. Он хотел было объяснить Алисе, что не имеет права брать ее с собой, что таскаться по горам с девчонкой в босоножках на платформе – безумие чистейшей воды, что вертолет прилетит за одним лишь Хватом, а не за его случайными знакомыми… Но он ничего не успел сказать, потому что она перебила его. Не просьбой. Не жалобным возгласом. Все, что она произнесла, это:
– Чао. Но я не бамбино.
– Не понял? – напрягся Хват.
– Я не бамбино, не мальчик, хотя и девочкой меня назвать нельзя. – Алиса изобразила на лице нечто вроде беззаботной улыбки. – Замужняя жена, как-никак. Со штампом в паспорте. С мужем, который заслал меня в гости к чеченским террористам.
– Долго ты там собираешься стоять? – заорал на нее Хват.
– А где я должна стоять? – опешила Алиса.
– Нигде. Ты должна идти за мной следом, не отставая от меня ни на шаг. Или ты предпочитаешь остаться здесь?
– Вы берете меня с собой?
– Я должен тебе это тысячу раз повторить? – язвительно осведомился Хват. – Не дождешься. Я повторять не люблю и не буду.
Прихватив чеченский автомат с подствольным гранатометом, он выбрался из землянки под открытое небо, едва сдержав желание футбольнуть круглую, как мячик, жабу, метнувшуюся ему под ноги. Ах, какие мы милосердные! Жалеем жаб, жалеем посторонних девушек! Еще неизвестно, как отреагирует Конягин на сообщение о том, что Хват возвращается не один, а в обществе подозрительной спутницы. Но не бросать же ее здесь на верную погибель?
Или же бросать: как можно скорее?
– Ты где? – крикнул Хват, обнаружив, что за его спиной никого нет.
– Здесь, – донеслось из землянки. – Никак не могу перешагнуть через… через его ноги.
– Ты Ворона имеешь в виду? Он же мертвый!
– Потому и не могу, что мертвый, – виновато откликнулась Алиса.
Пришлось возвращаться обратно, брать ее на руки и выносить наружу. Хват не слишком удивился, обнаружив, что от вызволенной из плена девушки пахнет отнюдь не майскими розами, но ноздри его непроизвольно сжались, и это не осталось незамеченным.
– Отпустите, – потребовала Алиса, как только они оказались на осыпающихся ступеньках, ведущих наверх. – Немедленно отпустите. – При этом она задрыгала ногами так яростно, что Хват едва не потерял равновесие.
– Да пожалуйста, – буркнул он, разжимая объятия.
Едва удержавшаяся на ногах Алиса поспешно отдалилась на пару шагов и предложила:
– Теперь ведите.
– Командую здесь я, сеньорита, – предупредил Хват. – Вот некоторые из моих инструкций. Держаться за моей спиной не далее как в двух метрах. Не пищать, не спотыкаться, не ныть.
– Си, сеньор. – Алиса шутливо выпятила грудь и приложила к виску сложенную козырьком ладонь.
– Руку к пустой голове не прикладывают, – строго сказал Хват, глаза которого машинально покосились не на руку и не на голову девушки, а на ее маечку, натянувшуюся так туго, словно под ней спрятали пару воздушных шариков. – Отставить разговоры. За мной.
Он быстро двинулся вперед, не собираясь делать поблажек едва поспевающей за ним Алисе. Он был зол на нее, зол на самого себя, зол на судьбу, которая свела их в столь неподходящее время, в столь неподходящем месте. Лишь когда они добрались до берега реки, которую предстояло перейти вброд, Хват снизошел до разговора со своей запыхавшейся спутницей.
– Босоножки сними. Намокнут – идти не сможешь. Скользко.
– Хорошо. – Выполнив распоряжение, Алиса спросила, глядя на быстрое течение, серебрящееся в почти полной темноте:
– Тут глубоко?
– Воробью по колено, – успокоил ее Хват. – А теперь закрой рот. Звуки над рекой далеко разносятся, особенно ночью.
– Молчу, – прошептала Алиса. – Ой, какая вода холодная… Ой, мамочки.
– Тс-с!
Примерно до середины речушки дошли без шума, а потом за спиной Хвата раздался такой отчаянный плеск, словно его спутницу схватил огромный аллигатор, норовящий уволочь ее на дно. Стремительно обернувшись, он увидел, что Алиса раз за разом погружается в воду с головой, упав для этого ничком и опираясь на широко расставленные руки. Ее розовая юбчонка стояла над водой колом. Выныривая, девушка издавала звуки, напоминающие перестук кастаньет, – это клацали ее зубы.
Загребая воду ногами, Хват бросился к ней, схватил за плечи и поставил вертикально.
– Что это еще за номера? – яростно прошипел он. – Ты не на Черноморском побережье.
– Й… я з-знаю, – проклацала-проскулила мокрая, как цуцик, Алиса, содрогаясь от холода. – Но мне обязательно нужно было окунуться, понимаете?
– Не понимаю! Ты не смеешь своевольничать. Ты моя тень, ясно?
– Й… й… ясно.
– Повтори.
– Я т… тень, – послушно кивнула Алиса, отбивая зубами дробь за дробью. – Н-но оч-чень ч-чистоплотная т-тень.
– Дура, – выговаривал ей Хват, выволакивая ее на противоположный берег. – Вода в реке ледяная, а переодевать тебя не во что. И спирта нет, чтобы тебя растереть.
– И н-не н-надо, – ответила Алиса. Улыбка ее была отважной, а губы – синими, почти фиолетовыми.
– Где твои босоножки?
– Т-течением унес-сло.
– Лучше бы тебе голову унесло, – сказал Хват в неожиданной для себя учительской манере. Скинув рюкзак, он достал оттуда две пары толстых шерстяных носков и бросил их к ногам девушки со словами: – Надевай. Босиком ты и километра не пройдешь.