Киднеппинг по-русски
Шрифт:
Всю дорогу они молчали. Лишь на подъезде к Рублевскому шоссе фээскашник обронил:
— Знаете, я уверен, что безгрешных людей не бывает. Но когда сталкиваешься с такими вот — просто теряешься, не знаешь, что и сказать…
— Вы-то не виноваты, — проговорил Струшников.
Он понимал собеседника. Всего несколько лет назад его организация была из касты неприкасаемых. А сегодня вот приходится ехать на обыск квартиры своего сослуживца с милицией, которая раньше у КГБ была не больно в чести. О tempora, о mores!
На звонок дверь открыла солидная холеная дама в китайском шелковом халате с драконами. Осведомилась высокомерно:
— Вам кого?
— Это квартира Сергея Анатольевича Мизеранцева?
— Да… — По лицу хозяйки пробежала легкая тень тревоги.
Слишком узнаваемой по множеству фильмов складывалась картина.
— А где хозяин?
— На службе… А что случилось?
— Мы из милиции. Вот ордер на обыск. Понятые, прошу вас… Гражданка Мизеранцева, имеются ли у вас в квартире вещи, вам не принадлежащие и которые вы хотели бы нам предъявить?..
Хозяйка медленно отступала в глубь прихожей. Весь лоск с нее слетел, сквозь косметику и надменность проступил вдруг стpax простой бабы.
— А вы не ошиблись?.. Это, наверное, ошибка… Конечно, это ошибка… Вы знаете, где мой муж работает?.. Я сейчас позвоню…
— Не трудитесь, — вмешался представитель ФСК, доставая свое удостоверение. — Наше руководство санкционировало этот обыск.
Она рухнула на изящную банкетку. По-бабьи уронила меж колен руки. Шелковая пола халата стекла с бедра, неприлично высоко оголив холеную белую ногу.
Очевидно, Мизеранцев был абсолютно уверен в своей неприкосновенности. Искомое нашлось скоро. На антресоли лежали аккуратно замотанные в промасленные тряпки три автомата и два пистолета, в коробке покоились семь ручных гранат, в ящике на балконе обнаружились завернутые в полиэтилен «цинки» с двумя с половиной тысячами патронов к автомату и сто двенадцать пистолетных в пачках… Обнаружились и припрятанные в разных углах квартиры деньги, валюта, драгоценности, акции различных банков и коммерческих фирм, в том числе и тогда еще здравствовавшей «Властилины»…
— Это все ваше? — Струшников указал на разложенный на столе арсенал.
Хозяйка глядела на «стволы» и боеприпасы обезумевшими глазами.
— Что нам теперь будет? — спросила она вместо ответа на вопрос Струшникова
— Суд решит, — солидно произнес Поспелов. И не удержался, добавил: — Но мало не будет.
…Никто из торжествовавших победу оперативников даже предположить не мог, каково будет решение суда…
Москва. Управление. Кабинет Струшникова.
18.00
Мизеранцев сидел перед Струшниковым свободно, будто был не на допросе, а в гостях. Владимир Павлович попросил привести задержанного для беседы. Он так и сказал ему:
— Допрашивать будут вас еще много. И займутся этим более квалифицированные в подобных делах люди, чем я, — нам вашего брата ловить привычнее, чем разговоры разговаривать. Поэтому сейчас у нас с вами будет не официальный допрос. Мне хотелось бы просто побеседовать. Без записи и протокола.
— Пожалуйста, — склонил голову Мизеранцев. — Мне теперь спешить особенно некуда.
Струшников заговорил не сразу.
— Скажите, Сергей Анатольевич, как же так получилось, что вы, офицер, который работает в организации, в самом названии которой не так давно значилось слово «безопасность», оказались в рядах бандитов?
— И вы… Простите, как вас звать-величать?
— Владимир Павлович.
— И вы, дражайший Владимир Павлович, конечно же, уверены, что я, тронутый вашими проникновенными речами, сейчас умоюсь слезами и начну каяться, как дошел до жизни такой?
— Не паясничайте, Мизеранцев. Мне ваши слезы не нужны. Просто мне всегда были любопытны люди, не вписывающиеся в какие-то понятные для меня нормы. Когда мне приходилось разрабатывать какого-нибудь Шамана, Сушеного или Рантика, они мне были более или менее понятны. Психологически у меня не вызывает недоумения и деятельность бывших «афганцев» в криминальном мире. Ясны мотивы поведения для меня и различных этнических преступных сообществ Москвы… Короче говоря, они все вписываются в какие-то нормы, в рамки некого стандарта. А вот люди, подобные вам, мне попросту непонятны.
Мизеранцев чуть пожал плечами. Ответил с некоторой рисовкой:
— Это ваши проблемы.
— Конечно. И все же. Неужели у вас не шевельнулось в душе ничего, когда вы заманивали в ловушку этого мальчишку? У вас, у русского офицера…
— А что у меня должно было шевельнуться?
— Ну, я не знаю… Жалость. Сострадание. Гордость русского офицера. Протест против того, что вы помогаете мафии сводить между собой счеты посредством ребенка… У вас ведь тоже есть дети…
— Вот именно, Владимир Павлович, у меня тоже есть дети. Именно поэтому я и связался с этими людьми.
— Не улавливаю логики.
— А что ж тут улавливать? Когда буквосочетания «СССР» и «КГБ» употреблялись без слова «бывший», я работал на благо родной страны, как мог, честно и добросовестно. И тогда все эти нынешние мои компаньоны были для меня такими же врагами, каковыми остались для вас и поныне. Сколько я их тогда прижучил — можете мне поверить, что немало… Но потом вдруг страну, которой я служил, объявили тюрьмой народов. А государственную организацию, выполнявшую волю этого государства, в которой я всегда считал за честь состоять, — преступной организацией. Страну развалили, КГБ раздробили… И, похоже, это еще не финиш. Сейчас в России расплодилось столько президентов и президентиков самых микроскопических субъектов федерации, что становится очевидно: Россия тоже вряд ли избежит участи Союза, она также имеет все шансы развалиться. По имеющимся у нас сведениям, сепаратистские настроения, скажем, на Дальнем Востоке, у руководства ряда национальных образований Сибири, на Урале, в Калининградской области очень сильны. Только отсутствие внешних границ удерживает от попыток отделения некоторые горячие головы в республиках Поволжья. А уж Северный Кавказ, и в первую очередь Чечня, представляет собой тихо тлеющий углями незагашенный костер…