Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв.
Шрифт:
За время раннефеодальной империи здесь повсеместно сложились феодальные отношения; родовая и племенная знать превратилась в бояр, развились города, начавшие даже соперничать с Киевом. Когда приостановилось быстрое, как в калейдоскопе, перемещение князей, то местное боярство смогло остановить свой выбор на том или ином князе, прося его остаться княжить и не прельщаться миражем великого княжения. Князья закреплялись в стольных городах и основывали свои местные династии: Ольговичи в Чернигове, Изяславичи на Волыни, Брячиславичи в Полоцке, Ростиславичи в Смоленске, Юрьевичи во Владимиро-Суздальской земле и др. Каждое из новых княжеств полностью удовлетворяло потребности феодалов —
Князья, обосновавшиеся прочно в той или иной земле, по-иному относились к нормам эксплуатации и феодальным поборам, заботясь, во-первых, о том, чтобы не раздражать то боярство, которое помогло им здесь обосноваться, и, во-вторых, о том, чтобы передать свое княжение детям в хорошем хозяйственном виде.
В каждом из княжеств появился свой епископ, князья издавали свои уставные грамоты, при дворе каждого князя велась летопись, в каждом стольном городе возникли свои художественные и литературные направления. Это не нарушало еще единства древнерусской народности, но позволяло выявиться местным творческим силам. Кристаллизация самостоятельных княжеств проходила на фоне бурного развития производительных сил (главным образом в городах) и в значительной мере была обусловлена этим развитием. Рост производительных сил начался задолго до образования княжеств. Успехи раннефеодальной монархии Владимира I позволили тогда особенно интенсивно развиваться и земледелию, и ремеслу, и строительству замков, и городам, и торговле.
Но во второй половине XI в., в эпоху неустойчивости и конфликтов, произошел разрыв между продолжавшими развиваться производительными силами и политической формой, временно затормозившей нормальное развитие класса феодалов. Возрождение феодальной монархии при Святополке, Мономахе, Мстиславе, вызванное чисто внешними причинами, но усиленное прямым вмешательством боярства, несколько поправило дело. Однако, несмотря на несомненные личные таланты Владимира Мономаха и его сына, оказалось, что форма единой автократической империи уже изжила себя, и для полного соответствия надстройки базису нужно было уменьшить масштабы объединения, приблизить государственную власть к феодалам на местах, поставить рядом с Киевом еще несколько центров.
Боярство каждого княжества, отобравшее себе наиболее подходящего князя, должно было быть довольно эмансипацией от Киева и той долей участия в управлении своей земли, которую оно получало, пугая своего князя широкими возможностями нового выбора, приглашения на его место нового князя из числа многочисленных его родичей, кормившихся в захудалых городках вроде Клечьска, Вщижа или Курска. Князь со своей стороны был доволен тем, что строил свое новое гнездо прочно и основательно; князь знал, что сейчас боярское войско поддержит его (если он угоден боярству); он сознавал, что боярство будет препятствовать надоевшим истощающим усобицам, будет ограждать его (в своих боярских интересах) от соперников-князей; князь понимал, что при таких благоприятных условиях он сможет спокойно передать свое княжество, свой княжий двор, вотчины и села своим сыновьям, что княжеская власть в этой земле останется в его роду.
Феодальные княжества XII в. были вполне сложившимися государствами. Их князья обладали всеми правами суверенных государей; они «думали с боярами о строе земельном и о ратех», т. е. распоряжались внутренними делами и имели право войны и мира, право заключения любых союзов, хотя бы даже с половцами. Никто им этого права не давал, оно возникло из самой жизни. Великий князь киевский, ставший первым среди равных, не мог помешать ни Новгороду Великому ограничить (по существу упразднить) княжескую власть или заключить договор с Ригой, ни Юрию Долгорукому сговориться с Владимиром Галицким против Киева, ни черниговским Олеговичам дробить свою землю на уделы или вступать в союз с половецкими ордами.
Власть киевского князя над всей Русью безвозвратно отошла в прошлое, так же как и многое другое в межкняжеских отношениях. Прежнее плохо соблюдавшееся династическое старшинство уступило место новым формам вассальных отношений. Теперь представитель старшей ветви нередко «ездил подле стремени» более сильного князя, происходившего от младшей ветви, брат называл брата «отцом», признавая тем самым его своим сюзереном.
Буйное племя князей вынуждено было в новых условиях полностью осесть на землю и занять разные ступени феодальной лестницы.
Самую верхнюю ступень теперь занимал уже не один киевский великий князь; в XII в. титул «великий князь» применялся и к черниговским, и к владимирским, и к другим князьям. Их великие княжения вполне соответствовали и по размерам территории, и по своей внутренней сущности западноевропейским королевствам. Процесс их отпочкования от Киева строго соответствовал общим историческим условиям.
Раньше других обособились те земли, которым никогда не угрожала половецкая опасность, — Новгород и Полоцк. У каждой из этих земель были собственные торговые пути в Западную Европу; это увеличивало их самостоятельность, и уже в XI в. они постоянно проявляли сепаратистские тенденции. В 1136 г. восстание новгородцев завершилось превращением Новгорода в феодальную республику.
Вслед за Новгородом и Полоцком обособились Галич, Волынь и Чернигов. Галичу помогало в этом его окраинное положение, удаленность от основного театра войны с половцами и близость к Венгрии и Польше, откуда могла прийти поддержка. Обособлению Чернигова благоприятствовали его связи с Юго-Востоком, Тмутараканью, Кавказом: когда появились в степях половцы, то черниговские князья, более других связанные со степным миром, наладили с ними дружественные отношения, породнились и широко пользовались поддержкой «поганых».
Постепенно оформилась новая политическая карта Руси со многими центрами. Киевская земля сохранилась в пределах между Днепром и Горынью, Полесьем и степью.
Сам Киев в XII в. представлял собой большой культурный центр, где строились новые здания, писались литературные произведения, создавался замечательный летописный свод 1198 г., объединивший десяток летописей отдельных княжеств. Киев не управлял больше Русскими землями, но сохранил величественность «порфироносной вдовы».
Именно здесь, в Киеве, при дворе «великого и грозного» Святослава, была написана в 1185 г. одна из лучших во всей средневековой Европе политических поэм с широкой общенародной программой военного союза против степняков — «Слово о полку Игореве». Автор гневно осуждает княжеские усобицы в прошлом и настоящем, призывает князей сплотиться в едином походе против половцев.
Осуждал ли автор «Слова» существовавшее в его время положение — наличие наряду с Киевским* еще доброго десятка других самостоятельных княжеств? Пытался ли он воскресить известное ему по летописям время единой Киевской Руси? Противопоставлял ли он свое время старому, осуждая новое и идеализируя прошлое? Нет, ничего этого мы в «Слове о полку Игореве» не найдем. Его автора заботит лишь одно — опасность разрозненных сепаратных действий князей и настоятельная необходимость в условиях нового половецкого натиска 11.70—1180-х годов объединения ими своих полков.