КИФ-5 «Благотворительный». Том 4 (в двух частях) «Для мудрых», часть 1
Шрифт:
Лишь последний наказ осталось выполнить. Взяла девочка покрывало, встряхнула его, расстелила, и аж дышать забыла как. Большое, снежное полотно, дивными узорами выбрано, да вот беда – поизносилось всё, расползлось. И нету у Зимних братьев ни ниток, ни иголок. Призадумалась, как ей быть, потом достала своё веретёнце, с которым никогда не расставалась, вышла во двор, взяла охапку снега, вздыбила его, растрепала и села прясть на крылечке. Руки-то после мытья окошек холода не боятся. Напряла тонких снежных нитей мерено-немерено! Да вот беда – шить нечем. Как дело справить, не знает. Тут выпали из Марьюшкиного кармана палочки-слёзки. Обрадовалась девочка, перемотала на них нитки, прикрепила к пуховой подушке и давай перебирать, перекручивать. Выходит у неё из-под пальцев не узор, а загляденье.
Вечером приходят братья, в доме чистота, полы выметены, окна вымыты, и встречает их не Марьюшка, а белокожая девушка красоты неписаной. Платье на ней серебром искрится, в русой косе снежинки блестят, а на плечах шаль кружевная тонкая. Поразились Зимние братья, порадовались.
А старший и говорит:
– Вижу я, выполнила ты наш наказ. Но скажи мне, удалось ли тебе починить моё покрывало?
Марьюшка поклонилась и подала сложенное полотно. Развернули его Зимние братья, посмотрели, поглядели и не смогли найти ни одного шва. Только кружево белое да морозное. Подивились Морозы, порадовались.
– С таким повоем вся земля до весны спать будет, – молвил средний брат, – но открой нам секрет: как удалось тебе так всё зашить, что ни одного стежка не видно, да ещё и без иголки с ниткой?
Улыбнулась Марьюшка и, поклонившись, подала ещё одно покрывало. Развернули его братья и узнали своё старое истёртое полотно.
– Не серчайте, добрые Морозцы. Я из снега зимнего сплела новый кружевной повой, а этот не годен более землю укрывать, оттого и зимы прошлые малоснежные были.
Младший из братьев рассмеялся, обнял девочку и произнёс.
– Зимы потому и выходили худыми, что ни одна из девиц наказ старшего Мороза выполнить не могла. Ленились да бросали на полпути. Оттого и вьюга не мела, и солнце снег не искрило, и земля голая, бесснежная стояла. Ты, Марьюшка, молодец, справилась. По труду и награда будет. Оставайся с нами, сестрицей названой. Будешь кружева плести да людские окна ими украшать. Метелью летать по белу свету да лучших мастериц мастерству учить.
А Марьюшка и рада согласиться. Так и стали они жить в избе вчетвером. Старший Мороз снегом белым землю укрывает, средний Мороз льдом сковывает, младший искристым золотом украшает, а сестрица, названная Метелью, летает, кружева на окнах плетёт да смотрит, есть ли мастерицы в доме. Если найдёт такую, то дарит ей коклюшки. Да не простые, а волшебные. В них память всех морозных узоров хранится. Такова сударыня-кружевница.
Но годы шли. Постепенно старые стеклянные окошки стали заменять на новые тёплые окна из пластика. На них не остаются узоры, через них не глядит сударыня-кружевница, да и мастериц, умеющих на коклюшках плести, всё меньше и меньше. Скоро исчезнет наше умение, как исчезли зимние узоры.
Маша отложила коклюшки и внимательно посмотрела на бабушку.
– Что ж это выходит, из-за того, что у всех стоят теперь пластиковые окна, Марьюшка теперь учениц не берёт? Не справедливо. Вот я бы пошла к ней мастерству учиться, и коклюшки волшебные тоже хочется. – Девочка мечтательно прикрыла глаза. – Эх, я бы такие узоры плела!
Бабушка мягко улыбнулась.
– Звёздочка моя, так может пришла пора загадать желание? Ведь в самую длинную ночь – Новогоднюю ночь, грань между мирами становится тоньше, а сила Зимних братьев и их сестрицы Метелицы сильнее.
Маша подпрыгнула. Сжала кулаки, зажмурилась, встала на носочки и быстро-быстро проговорила:
– Хочу быть лучшей мастерицей! Хочу, чтоб сама сударыня-кружевница меня плести кружева научила, и коклюшки свои собственные волшебные тоже очень, очень, очень хочу!
Бабушка беззвучно рассмеялась.
– Ладно, егоза, спать давай, утро вечера мудренее.
Маша побежала умываться, по дороге заглянула в большую комнату, где стояла нарядная ель.
«Надо, как Марьюшка, под ёлкой заснуть, и тогда всё сбудется».
Ночью, когда бабушка ушла к себе, девочка подхватила подушку, плед и пошла в большую комнату. Там легла под ёлку и, глядя на мерцающую разноцветными огнями гирлянду, заснула.
В эту ночь все окна в избушке покрылись ледяными рисунками. Девочка, затаив дыхание, смотрела, как плетутся белоснежные узоры на стекле. И всю ночь сударыня-кружевница делилась мастерством, а утром, лишь позднее зимнее солнце озарило комнату, Маша проснулась в своей кровати.
«Неужто всё приснилось?» – испугалась она и босиком бросилась к ёлке. Там, под разлапистыми ветвями, стоял, искрился деревянный ларчик, украшенный кружевом, а в нём лежали самые настоящие, волшебные белые палочки-коклюшки.
Алиса Горислав
«Conflict of interest disclosures»
Свою работу Элиза нежно любила.
Мир цифр увлекал её с раннего возраста; она могла часами складывать-вычитать любые числа, попадавшиеся на прогулке в поле зрения: хоть рекламные телефоны, больше-красно выписанные на гигантских баннерах, хоть робкие обозначения улиц, хоть стремительно удаляющиеся номера гонщиков, с трудом пробивающиеся сквозь слой грязи. В такие моменты родители обычно терпеливо вздыхали и вновь оборачивались с Энтони: шумному, неугомонному, нормальному ребёнку, который лазает по деревьям в поисках птичьих гнёзд, исследует лужи, воображая себя пиратом огромного галеона, и гоняет ленивых рыжих котов, степенно забрёдших на участок в поисках какой-нибудь еды.
Иными словами, два категорически разных и, казалось бы, несовместимых мира, но, как ни странно, Элиза и Энтони удивительно ладили. Никогда не дрались, никогда не спорили криком, никогда не создавали проблем друг другу, разве что родителям, не раз вздыхавшим, за что же им такая головная боль и такая напасть.
Взрослея, они становились всё различней меж собой.
Энтони построил карьеру в высоких технологиях, в юношестве попробовав нарушить запреты и не остановившись на том; безопасность компьютерных систем – именно так звалась наиболее любимая им книга, какую он зачитал до мятных страниц и сломанного корешка. Идеальное прошлое с вымаранными давно проступками дало ему идеальное настоящее; и одна только фамилия открывала перед ним многие и многие двери.
Элиза же любила цифры, сторонилась людей, часто уходила в себя и не нарушала правила. Прыткий энтузиазм Энтони не отравлял её некоторой неестественной меланхоличности и не тревожил неизменного хладнокровия; как бы ни силился близнец убедить её в том, что прокрасться ночью в школу и выкрасть завтрашние контрольные – это, вне всяких сомнений, отменная идея, Элиза не попадалась на эти уловки. Как обычно говорят, «носила свою голову на плечах». Довольно странно, если бы можно было носить чужие.