Кикимора болотная
Шрифт:
Михаил же был так огорошен, что и не пытался возражать. Мнение матери в вопросах деторождения для него было непререкаемо. Он лишь мучительно надеялся, что, несмотря на это мнение, все как-нибудь обойдется и виновато смотрел на Жанну. Та же была близка к полной потере чувств. Она молчала и со всем соглашалась: анализ так анализ, генный так генный. Удивительно, как она еще им все не выложила под метелку.
Дослушав рассказ Жанны до этого места, я не выдержала.
— А ты-то! Ты могла ей сказать свое твердое нет, этой тиранше! —
— Нет, — мямлила она.
— Почему? Почему ты допустила эту дурацкую экспертизу? Ха! Установление отцовства! Ишь что удумали! Как ты допустила такое?! Почему не орала, не плакала, не топала ногами? Почему не произвела психической атаки на мужа и свекровь?
— Зачем? — безразлично осведомился Евгений, со стороны которого я уже с полчаса ждала больших неприятностей. — Вот они, твои штучки, — не заставил он долго ждать. — Учила глупостям девочку, играла ее судьбой, теперь расплачивайся. Если ее выгонят и осрамят…
— Я заберу ее к себе и отыщу ей мужа получше Михаила, — заверила я, подбадривая едва живую Жанну. — Но и сейчас еще не все потеряно. Экспертов можно подкупить. Люди они или нет? Очень плохо, что ты не поехала со своими родственничками на эту экспертизу. Теперь я не знаю даже, куда обращаться по этому вопросу и кого именно подкупать.
Евгений демонстративно воздел руки к потолку и страстно воскликнул:
— Всевышний! Образумь эту женщину!
— Шел бы ты отсюда, — возмутилась я. — Это наши женские вопросы, и обойдемся без тебя. Иди на работу и там качай свои права.
Он с обидой удалился, бросив на прощание:
— Вечером поговорим.
«Иди, иди, что-то сильно ты расхрабрился», — ответила я ему, но лишь мысленно.
— Что теперь будет? — спросила Жанна, когда мы остались одни. — Ах, как я жалею, что послушала тебя тогда и не ушла еще до рождения сына.
Мне стало обидно.
— Давайте, давайте! — закричала я. — Валите все на меня, как на мертвую! Теперь, оказывается, во всем виновата я. Правильно, так мне и надо.
Зачем больше всех старалась? Зачем я лезла не в свои дела?
Жанна склонила голову и молчала. Я решила не добивать ее, а проявить великодушие.
— Ладно уж, — сказала я. — Хватит об этом. Было бы лучше, конечно, если бы ты не допустила этой экспертизы, но я и сейчас не вижу опасности.
— Не видишь опасности? — удивилась она.
— Абсолютно никакой. Дело непростое, даже сложное, но я берусь его уладить, — заверила я, понятия не имея, как это сделать.
Опыт говорил мне, что нельзя капитулировать раньше времени. Нельзя бежать, увидев врага, а надо обязательно вступать в бой, как бы ни мучило чувство неуверенности. Силы порой появляются так же внезапно, как и исчезают.
Нельзя отрекаться от той правды, которую взялся проповедовать, и признаваться во лжи, сколько бы тебя ни уличали. До последнего надо стоять на своем и не скатываться к раскаянию.
Нельзя впадать
Все эти «нельзя» говорили мне, что из-за этого черного горя уже проглядывает светлый лучик надежды, просто мы об этом еще не знаем, но обязательно узнаем, если раньше от страха не умрем. К тому же нельзя забывать о словах пророчицы, в крайнем случае они сбудутся, и Жанна второй раз выйдет замуж, если уж совсем все будет плохо с Мишей. Я-то знала, что Жанну, как ни померк в ее глазах этот мир, ждет еще много хорошего, потому что она молода, симпатична, добра и… И у нее есть я.
— Жанна, — сказала я, — иди домой и ни о чем не беспокойся. От тебя сейчас требуется только одно. Если ты это мастерски выполнишь, я буду тобой гордиться.
— Что значит «одно»? — заинтересовалась она.
— Это презрение, которым ты должна встретить Елизавету Павловну и Михаила. Тихое, кроткое презрение. Думаю, у тебя это хорошо получится. Пусть им станет стыдно. Пусть знают о своей дикой непорядочности. Пусть ужаснутся.
— Они не ужаснутся, — вздохнула Жанна. — А если ужаснутся, то совсем от другого, когда узнают, что мой сын только мой.
Я рассердилась.
— Это уже не твоя забота, — прикрикнула я. — Если я сказала, что они ужаснутся, значит, ужаснутся. Можешь мне поверить. Иди домой и делай так, как я советую. И до получения результата ни с кем не вздумай говорить. Слышишь?
Объявляем им бойкот! — заключила я и гордо подумала: «Вот наглость какая!»
— Хорошо, — согласилась она, — я пойду и сделаю, как ты советуешь, но не станет ли мне от этого еще хуже?
— Клянусь, не станет. Сейчас все зависит лишь от того, насколько убедительна ты будешь в своем молчаливом презрении. Если хочешь быть с Михаилом, постарайся, пожалуйста.
— Постараюсь, — пообещала Жанна и отправилась домой.
Я решила не давать бой Елизавете Павдовне. Я лишь ей позвонила и, сказав «позор», опустила трубку. Пусть знает и о моем презрении.
А потом я стала негодовать. В основном негодовала я на пророчицу с ее дурацкими предсказаниями. Я доверилась этой глупой бабе, прекратила поиски и ждала, когда народится новое и умрет старое. Что «новое», что «старое»?
Хотя, если хорошенько подумать, новое — сын Жанны. Он уже родился.
Тогда старое — наши с ней страдания. Когда они умрут?
Если учесть сложившиеся обстоятельства, то скоро. Как только Елизавета Павловна с помощью своей экспертизы установит, что Михаил так и не стал отцом.
Страдания наши тут же и умрут, поскольку больше страдать по поводу «узнает — не узнает» не придется.
Приход бабы Раи освежил мои мысли.
— Знаешь, — созналась я ей, — частично твоя пророчица оказалась права, но не все ясно.
— Дак ты вспомни хорошенько, что она сказала, все ясно и станет, — посоветовала она, и я начала вспоминать.