Киллер
Шрифт:
– Тина Павловна...
– начал я с отменнои вежливостью.
– Прошу вас, очень прошу - зовите меня просто Тина. Иначе я чувствую себя старухой.
– Хорошо, Тина, у Геннадия Валерьяновича были враги.
– Сережа... можно я буду вас по имени? Сережа, скажу вам откровенно: он никогда и ни при каких обстоятельствах не посвящал меня в свои проблемы.
Правда, я ими и не интересовалась. А последние год-два мы и виделись редко-заседания, совещания, когда он приезжал домой, я уже спала. Потом командировки... В общем - перестройка...
А вот это уже зря, Тина Павловна.
И почерк, Тина Павловна, между прочим, ваш. Мы ведь тоже не лыком шиты, не лаптем щи хлебаем. Кто такой В. А.? Ладно, с записочкой повременим. Будем "качать"
дальше...
– Тина, если можно...
– выразительно показал я глазами на бутылку "Камю".
– Конечно, конечно. И кофе?
– И кофе - не сопротивлялся я: урезать так урезать, как сказал японский самурай, делая себе харакири. Увидел бы эту картинку Палыч...
Коньяк на Тину Павлоану подействовал обнадеживающе. Для меня. Она раскраснелась, стала раскованней, и во взгляде, в котором прежде проскальзывало беспокойство, а временами и холодная настороженность, появилось нечто, льстящее моему мужскому самолюбию.
– Тина, скажите, за день-два до смерти Геннадия Валерьяновича не случилось что-либо неординарное, из ряда вон выходящее? Ну, например, некое событие, возможно, неприятное известие...
Она ответила чересчур быстро:
– Нет, нет, что вы! Все было... как обычно...
Вот и не верь медикам, когда они говорят о вреде алкоголя. Тина Павловна на некоторое время совершенно потеряла над собой контроль, и выражение испуга, даже, я бы сказал, ужаса, появилось на ее внезапно побледневшем лице.
Что за всем этим кроется? А ведь дата на записке - день, предшествующий убийству... Кстати, нужно узнать, есть ли у Лукашова дача.
КИЛЛЕР
Это море и эта орава людей, с утра до вечера галдящая и что-то жующая, и озверевшее солнце, от которого нет спасу даже в тени, в конце концов сведут меня с ума. Я боюсь сорваться, из последних сил сдерживаю себя в мелких конфликтах, порой случающихся в бесконечных очередях за жратвой, иногда мне хочется выхватить наган и стрелять, стрелять в эти потные, самодовольные рожи отдыхающих, а последней пулей разнести вдребезги свою башку, наполненную не мозгами, а, как мне кажется, горячей, клокочущей грязью.
Деньги... Их у меня много. Больше чем достаточно.
Можно купить все, что душа пожелает. Но что у нас купишь? И зачем, кому? Одеваюсь я просто, мне особо "светиться" незачем, кутежи в ресторанах не по моей части, потому как спиртного в рот не беру, а женщины... Они у нас бесплатные. За исключением путан, но на этих крыс у меня душа не встанет, я ими брезгую.
К спиртному у меня отвращение сызмала. Пьяные гульбища моей матери, забулдыжного вида хмыри, от которых за версту перло сивухой и грязным бельем, напрочь отшибли желание хотя бы попробовать этого зелья. Видимо, из-за упрямого неприятия того шабаша, который годами не прекращался в нашей коммуналке, я и начал заниматься дзюдо. Учился на удивление хорошо, меня даже как мастера спорта приняли в институт физкультуры. Все могло быть совершенно иначе в моей жизни, не случись стычки с очередным "папашей".
которому вздумалось поучить меня уму-разуму. Я его так отходил, что он месяц валялся в реанимации. Из института меня, конечно же, выперли...
Ее я заметил сразу. Ужинал я обычно в ресторане, был один из порядком надоевших мне угарных кабацких вечеров, она пришла с шикарной подругой в "фирме", лупоглазой и нахальной. Я как увидел ее, так и прикипел к ней взглядом, хотя "фирмовая" деваха тоже была вполне ничего.
Интересно, почему я люблю таких незаметных, серых мышек? Красота их неброская, по натуре они добры и чертовски наивны. Эта была к тому же еще и стеснительная до невероятия. Видно, чтобы уговорить ее пойти в ресторан, лупоглазой выдре пришлось немало потрудиться.
Их столик находился неподалеку, до меня даже изредка долетали обрывки разговоров. Говорила больше лупоглазая, а "мышка" только кивала растерянно и сжималась в комочек, когда подходил очередной кавалер приглашать на танец. Она отказывала всем подряд, не поднимая глаз, что вызвало прямо-таки водопад гнева ее шустрой подруги, возле которой крутились два грузина.
– Дурочка... шикарные ребята... Чего тебе еще нужно?
– зло бубнила лупоглазая в перерывах между танцами.
– Так и останешься старой девой... Корчишь из себя недотрогу...
"Мышка" кивала, соглашаясь и едва сдерживая слезы, но проходила минута-другая, и очередной фрайер топая от нее несолоно хлебавши.
Конечно, подойти к ней я не решился, знал что откажет. Вышел из ресторана раньше, чем они. Рассудил так: поначалу узнаю, где она живет, а потом...
Впрочем, что будет "потом", мне представлялось весьма смутно. Вскоре появились и они в компании -- трех грузин. Лупоглазую обнимали сразу двое, а третий чтото квохтал, бегая вокруг "мышки", видимо, уговаривал.
Но она упрямо мотала головой и не спешила к автостоянке, где горделиво сверкала лаком машина "тружеников Востока", японская "тоёта".
– Ну чего ты?
– цыкнула на нее лупоглазая.
Едем. И точка. Решено.
– Извини, но я остаюсь-впервые услышал я ее голос, он был тих, но ясен и мелодичен, как звон хрусталя.
– Э-э, нэт, зачэм так гаварищ? Подруга зовет-нэ хочэш, да? На руках понэсу...
– ухажер "мышки" сгреб ее в охапку.
Но она неожиданно резким и сильным движением для довольно хрупкого тела освободилась из объятий и попыталась уйти. Тогда на помощь ее ухажеру пришел его товарищ, и вдвоем они потащили "мышку" к машине.
– Я буду кричать. Отпустите меня. Сейчас же отпустите!
– взмолилась она.
– Молчи, дурочкам-прикрикнула на нее лупоглазая.
– Иначе сейчас получишь от меня по башке.
Я подошел к компании, когда "мышка" начала плакать.
– Отпустите девчонку, генапвале, - как мог спокойнее обратился я к главному, здоровенному горбоносому бугаю.
– Хватит вам и одной.
Он молча, даже не глядя в мою сторону, оттолкнул меня и открыл дверцу машины.
– Садитесь, - сказал он компании.
– И поехали...