Киллерша
Шрифт:
— Да-а… все время, — не открывая глаз отвечает тот, а я снова задаю вопрос и на этот раз не сдерживаю улыбки, ведь это капец как трудно!
— И даже когда писаю на унитазе?
— Что? Ты серьёзно сейчас это сказала? — теперь карие глаза вытаращились на моё лицо.
— Вполне, — довольно спокойно отвечаю с той же самой мимикой — «32 наверху». — То как? Завожу?
— Издеваешься? — вот теперь и я получаю улыбку.
— Не-е-т! — нагло вру.
Мы стоим друг от друга в нескольких шагах и продолжаем смеяться до тех пор, пока юрист не оказывается возле
А я что? Конечно, отвечаю.
Тело ещё не забыло прежние ощущения, ведь в душе я думала о члене юриста, поэтому белье с легкостью имеет возможность сполоснуться, если я не закончу этот страстный поцелуй. Ведь Купчинский разошелся не на шутку!
— Вов, — бормочу в губы и делаю попытку отстраниться.
— Что не так? — сбитым дыханием спрашивает парень и смотрит в самую душу, а не в глаза.
"Гадство! Какой же он неординарный!" — отчеканивает свой комментарий моё "я".
— Я голодна. Очень, — ною, потому что прекрасно понимаю, что иначе хера два мы выберемся из квартиры.
— Ты сама виновата в этой ситуации.
— Э-э-э! Это что за наезды? — возмущаюсь.
— Разве я не прав? — густые брови снова становятся в позу домика, от чего я смеюсь и отвечаю:
— Ты просто заводишься с полуоборота, но это не меняет того, что я голодна, так же, как и ты. А вот сексом сыт не будешь!
— Последняя фраза похожа на поговорку, но в ней не о сексе идет речь.
— А у меня как раз о нем, поэтому опускай меня и иди в душ.
Волей-неволей, но парень опускает меня на твердую поверхность, а после этого идет в ванную комнату молча.
Я понятия не имею сколько времени нам придётся пожить в Сакраменто, поэтому решаю разложить хотя бы половину вещей в шкаф.
Еще с детства я была интересным ребенком и любила делать потайные тайники. Отец всегда говорил, что это гены матери, ведь и она любила таким заниматься. И именно во время раскладывания наших вещей в шкаф, я вижу выцарапанную букву «С» на задней стенке. Если не присматриваться, то заметить её трудно, но вот я знаю, что она там есть!
Где-то минуту стою столбом, а в то время мой указательный палец проводит по букве, и я решаюсь…
Руки дрожат, но не очень. Прошло же столько времени…
В тайнике была небольших размеров деревянная шкатулка, которую я держала в руках, сидя на кровати.
Содержимое небольшое, но такое ценное: фотография родителей на фоне нашего домика, в котором я родилась, ведь роды были стремительные, хотя я первый ребенок. А ещё была мамина цепочка с подвеской в виде знака бесконечности, которую ей подарил отец и я, её неизвестно чего берегу, а до того её берег и отец в своём столе. Рядом — белая салфетка, на которой кровь Ислы.
Я часто видела, как Роберт плакал поздними вечерами, держа в руках этот платочек, поэтому кроме материнской крови там были и отцовские слёзы — он был пропитан отчаянием и болью. Насколько мне известно, этот платок был в маминой руке, когда она умерла.
В руках оказалась фотография, от которой взорвались
— Что это? — послышалось совсем близко, отчего я подняла взгляд и встретилась с глазами Купчинского.
— Воспоминание, — совсем невесело ответила, хотя губы растянулись в хилую улыбку.
— Это твои родители? — присев возле меня и взглянув на фото, спросил Володя.
— С чего такие выводы?
— Вы похожи, кажется, — пожав плечами, ответил тот.
— Да. Родители, — с грустью ответила и провела подушечками пальцев по их лицам.
— Очень красивый пейзаж. Где это?
— Новый Орлеан.
— Так ты из тех краев?
— Можно и так сказать.
Владимир видел и платочек, и украшение, но больше ничего не спрашивал, а молча поднялся и начал одеваться.
Я же, бросив последний взгляд на содержимое шкатулки, начала поворачивать все назад и класть в тайник.
Владимир брал чистую футболку, когда я подвинула его, чтобы положить шкатулку на своё законное место и конечно же он спросил:
— Что значит буква «с»?
— Смерть…
Коротко ответила и вышла из комнаты. Сигарета — вот, что нужно мне.
Пока я выкуривала сигарету, юрист успел одеться и терпеливо ждал меня, но на балкон не решался заходить. Это меня вполне устраивало.
Супермаркет был не слишком далеко, а вот продуктов нужно было немало, неизвестно сколько мы будем в Сакраменто.
Я предпочла разобраться со всем как можно быстрее и свалить мир за глаза, юриста отправить в Ванкувер, а самой залечь на дно и начать жить в своё удовольствие неизвестно где.
"А может в джунгли? Или на необитаемый остров?" — вмешивается моё «Я» и я мысленно шиплю на него, потому что сначала мне нужно разобраться с этим дерьмом, которое попало под мою обувь, а уже потом думать и мечтать о джунглях и всей остальной хренотени, которая летает в голове.
Настроение просто паршивое и я бросаю в корзину все, что криво лежит. Купчинский никак не комментирует, но время от времени достает обратно некоторые продукты: какие-то просто кладет на прежнее место, а другие проверяет, скорее всего срок годности и при этом корчит такую смешную мину, что я улыбаюсь против воли и нагло вытаращиваюсь на юриста, который со стороны выглядит как «сама степенность».
— Ты ещё долго будешь пялиться на меня?
— А это противозаконно? — выгнув бровь дугой, спрашиваю с серьёзным выражением лица, но вот внутри чертики веселятся, пока Володя придирчиво осматривает меня с ног до головы, а уже потом отвечает:
— Нет. Не противозаконно. Но нужно смотреть, что ты бросаешь в свою корзину и в каком количестве, а ещё нужно…
— Дай угадаю, — нагло перебиваю и приставляю указательный палец к нижней губе и медленно постукиваю по ней, а взгляд устремляю куда-то в сторону. — Точно! — выкрикиваю и выпрямляя указательный палец, подношу его кверху и расплываюсь в улыбке. — Срок годности! — с весёлостью подвожу итог в своём спектакле и от души начинаю смеяться.