Киммерийский аркан
Шрифт:
Тонконогий аваханский конь, визжа от ужаса, поднялся и побежал прочь, волоча за собой всадника, застрявшего ногой в стремени.
Хищник развернулся, издавая оглушительный рев. На миг казалось, что он готов сдаться, признать, что врагов слишком много. Но лев не сделал этого. Он зарычал и потрусил навстречу следующему охотнику.
Царственного зверя могли бы убить, утыкав стрелами, но каждый хотел добыть его шкуру в одиночку, совершить подвиг.
Другого охотника лев опять опрокинул вместе с конем, но терзать не стал, а побежал дальше. Тяжеловесный от природы, сейчас лев мчался желтой молнией, расталкивая загнанных зверей и всадников-загонщиков. Дорогу ему преградил
Они повалились наземь вместе, падая, лев ухватил киммерийца за локоть, и вырвал руку из сустава.
Хищник поднялся, молотя хвостом.
Только потом до сознания Дагдамма дошло, он или отец могли спасти если не авахана, то хотя бы киммерийца, если бы набросились на зверя в тот миг, когда он только атаковал отважного копейщика.
Но они словно оцепенели, глядя, как рычащий лев прокладывает себе путь к свободе.
Дагдамм поднял лук. Лук был еще туже, чем лук отца. Однажды Дагдамм поспорил с Вейланом, что тот не сможет натянуть его лук. Вейлан попытался, но оторвал себе тетивой половину указательного пальца, и теперь ему нужно было крепко-накрепко приматывать меч или топор к искалеченной руке. Лук был, наверное, слишком тугим даже для самого Дагдамма, но тщеславие заставляло его пользоваться этим оружием. Стрела из лука пробивала панцирь, пронзила и бы льва.
Каррас ударил сына плетью по руке. Стрела, способная поразить воина в наборном доспехе, ушла бессмысленно куда-то в свалку из сайги и антилоп.
Дагдамм выругался. Он мог бы попасть в кого-то из охотников, но Каррас не подумал об этом.
— Царская добыча! Царский зверь! — прокричал Каррас, перекрывая шум облавы.
Великий каган поднял лук.
Лев уже пробился через кольцо загонщиков и приближался к скальной гряде, которая ограничивала долину, ставшую бойней.
Теперь, когда Каррас запретил стрелять по нему, хищник нетронутым миновал самое меньшее две дюжины вооруженных всадников, которые не смели поднять копье, или пустить стрелу.
Дагдамм понял, что Каррас целится слишком уж долго.
Великий каган выстрелил только тогда, когда лев был уже у камней. Стрела вонзилась в склон холма у самых его ног.
Зверь поднял огромную голову, отороченную короткой жесткой гривой, издал короткое свирепое ворчание, и в один прыжок перемахнул каменный стрежень.
Каррас повернулся к сыну.
— Я промахнулся. — только и сказал он, оставив Дагдамма гадать, что случилось в душе его беспощадного отца, если он пожалел грозного хищника, который убил двух человек. — Завтра огласишь новый закон. Лев — царская добыча. Охотиться на его имеет право только великий каган и члены его семьи, а также те, у кого будет особая тамга. Кто убьет льва, не имея тамги — тому смерть.
Насытившись кровью и набив дичи столько, что она лежала грудами, охотники наконец-то разомкнули кольцо, и полусумасшедшие от пережитого ужаса, животные бросились спасаться, прятаться по балкам и оврагам.
Ночью, все участники великой облавы делили добычу и пировали, объедаясь свежим сочным мясом. Каррас, запустив зубы в почти сырую, самую малость обжаренную на углях, печень, сказал сыну.
— Фелан и Перт поклоняются волкам. Они и сами волки. У волков острый нюх и крепкие зубы, но у них нет чести. Они всегда нападают стаей, а встретив отпор, всегда бегут. Волки стали собаками, предали свою свободу на объедки с человеческого стола. Да, Фелан и Перт — волки, и к ним нельзя поворачиваться спиной. А я — лев! Лев никого не боится, никого не щадит, никогда не отступает. Волки ничего не могут сделать льву, даже если он один, а их дюжина. Одним ударом лапы он сломает любому волку хребет.
— Но, когда лев на охоте, волки могут прийти в его логово и убить его детей.
— Да, это так. А это значит, что, лев должен первым прийти в логово волков, и убить их детей. Волки чадолюбивы и это лишит их сил.
Так они и говорили, отчасти о реальных зверях, их повадках и способах охоты на них, а отчасти — о том, как надлежит править.
Надо быть львом — сказал Каррас. Но лев становится во главе племени, если убьет или изгонит родного отца. Поэтому лев-отец стремится изгнать взрослеющего сына прежде, чем тот сравнится с ним силой. Став вождем, лев убивает детей предыдущего хозяина племени, чтобы завладеть его женами.
Быть львом — значит не знать жалости, и не ждать ее.
Дагдамм не знал, лев он, или нет. Силы и отваги ему было, как будто, не занимать. Но не видел себя, погружающим клинок в сердце Нейла. Не видел себя, сворачивающим шею Каррасу. А ведь отец считает меня именно таким. Он не ненавидит меня. Он меня боится.
Каррас не убил своего отца, дал ему дожить жизнь в покое, воспитывая молодежь.
Но слишком много изменилось за эти двадцать с лишним лет, что Каррас правит.
Изменился Каганат, изменилась Степь, изменился мир вокруг.
В ночи звучала музыка, шум пиршества, голоса воинов, празднующих окончание славной охоты. На завтра было назначено выступление в новый поход.
Каррас — лев.
Своего сына отсылает на край известного мира.
XXII. Каррас идет на Юг
Керим только закончил творить утреннюю молитву, когда на пороге его шатра появился Утбой, коротко поклонился и сказал, что «царевича» вызывает к себе великий каган, да правит он девяносто девять лет.
Утбой выпалил титул кагана и его чествование так, будто всю жизнь провел при дворе Карраса. Сын мелика Аббулаха, правителя одного из южных племен, Утбой был ровесником Керима и другом его детства. Когда-то они вместе играли в дворцовых коридорах, потом вместе объезжали лошадей и учились стрелять из лука, потом вместе сражались в рядах сыновей эмира.
Но Утбой легко склонил колени перед победителями. Керим презирал его за это, но все равно держал при себе.
— Да правит он девяносто девять лет! — в ушах Керима долго звучала здравица в честь варварского царя.
Керим удержался от того, чтобы скривиться. Причиной, по которой, у него возник соблазн перекосить лицо, была не только боль в ноге. Нет, Керима все время его пленения угнетала душевная тоска.
Он мог сколько угодно презирать Утбоя, но и сам встал на колени перед варварским царем. Он предал все, во что так долго верил. С ним обращались хорошо, его поставили командовать над сооплеменниками. Из-за ранения он не мог участвовать в большой облавной охоте, но ему дали долю добычи, какая полагалась почетному гостю кагана. Он жил в белом шатре, у него были слуги.