Киндрэт (Тетралогия)
Шрифт:
Лориан звучал чистой певучей нотой «соль».
Он пришел и теперь стоял в фойе возле одной из колонн. Волосы волной метались по плечам, когда он нетерпеливо оглядывался по сторонам, высматривая меня в толпе. Я видел, как он вертит в руках программку, свернутую трубкой, и машинально убирает непослушную прядь за ухо, уже чувствуя мой пристальный взгляд, но еще не понимая, что я смотрю на него.
Неподалеку топталась компания подростков. Все длинноногие, тонкие, нервные, развязные и неуверенные одновременно. Они то «скрежетали», словно несмазанные телеги, то их
— Привет.
Он слегка вздрогнул и обернулся. Теперь я видел немного смущенное лицо, легкие тени под глазами, яркий румянец на щеках.
— Добрый вечер. Я решил, что глупо упускать такой шанс. Мне бы никогда не удалось купить билет на эту оперу. А познакомиться с Гемраном вообще нереально. — Он в свою очередь рассматривал меня в ярком свете тысячи электрических лампочек — мое бледное лицо, мои глаза…
— Умение логически оценить ситуацию — большое достоинство.
В ложе я сел в кресло второго ряда, чтобы видеть только линию его шеи, белый воротник рубашки и сцену.
Свет погас. Раздались первые аккорды вступления. Совсем рядом, в опасной близости, я услышал громкий, восторженный стук человеческого сердца. И вновь раздалось беззвучное: «Так в чем же дело!..» Жаркое пламя коснулось моих губ, музыка застыла на одной ноте, прервалось дыхание подростка, замерли в воздухе танцоры, мир остановился… Но я сильно, до боли, сжал ладонь в кулак. Так, что ногти врезались в кожу. Боль немного отрезвила, и огонь отступил. Я опять мог видеть, слышать и чувствовать не только свои желания. Снова заиграл оркестр, и Лориан, стряхнувший опасную «паутину», с улыбкой обернулся.
— Ну, как тебе?!
— Нравится.
В темноте зала его глаза блестели, в их глубине, доступной только моему взгляду, вспыхивали золотые лучики чистого, почти солнечного света… А я и забыл, что такое бывает. Еще где-то бывает…
— Но ты совсем не слушаешь!
— Слушаю.
Он отрицательно покачал головой, слегка склонил ее к плечу… Мой голод и жар опять стали едва выносимы.
— Не слушаешь. Ты смотришь так, словно… — Он не нашел нужных слов и отвернулся к сцене.
…Он и не мог их найти.
Гемран, как всегда, не разочаровал своих поклонников. В роли кровожадного, но страждущего призрака он был великолепен. Сильный, низкий, чуть хрипловатый голос рок-певца вплетался в мощное пение труб органа. И у меня пробегал мороз по спине, когда со сцены звучало страстное и отчаянное: «Я жизнь свою на ноты положил…» От музыки Баха начинало колотить. Слишком много правды, боли, ярких картин было скрыто в музыкальных фразах.
Пришлось закрыть глаза и снова сжать ладони в кулаки, потому что на меня хлынул поток человеческих чувств. Восторг, завороженное оцепенение, потрясение, грусть, жалкий внешний скептицизм: «слышали мы и не такое», — а под ним все то же восхищение. А рядом со мной яркое, почти слепящее изумление и счастье Лориана, очарованного волшебной музыкой и голосом. Жаль только, мальчишка не понимал итальянского, на котором Призрак пел свою арию.
Я наклонился ближе к юному фэну и шепотом стал переводить:
Безумец я! Прозрение пришло. Покоя нет, Лишь страсть во мне — всевластна. Как лезвие клинка мечта была опасна: Я жизнь свою на ноты положил. Безумец я…Он внимательно слушал несколько секунд, а потом вдруг затряс головой и зашептал яростно:
— Нет! Не надо! Так хуже! Я не понимаю, но чувствую, что он говорит!
Я улыбнулся и отодвинулся на прежнее место. Правда. Чувствует.
Долгая тягучая нота органа заглушила голос певца. Последние слова утонули в дрожащем минорном «фа». Мгновение зал сидел молча, словно зачарованный, а затем взорвался аплодисментами.
Лориан повернул ко мне светящееся от восторга лицо. Глаза его блестели.
— Потрясающе! Просто обалденно!
— Лориан. Мне нужно уйти ненадолго.
— Что-то случилось? — Счастье и удовольствие мгновенно смыло с его лица.
— Нет, все хорошо.
Он стал подниматься следом, не спуская с меня огорченного и удивленного взгляда, но я указал ему на прежнее место:
— Останься здесь. Дождись меня. Я скоро вернусь.
Он остался один. Немного удрученный и недоумевающий.
Я вернулся в самом конце антракта. Сердце мое снова было спокойно, почти холодно. Угли недавнего пожара смиренно тлели где-то в глубине души, и возвращение к прежнему безумству казалось слишком утомительным.
Лориан не обернулся, когда я вошел в ложу, продолжая рассеянно постукивать ладонью по бортику и смотреть в зал.
— Извини. Я задержался.
Резкое движение плеча, короткий равнодушный выдох в ответ:
— Я хотел купить программку. Теперь не успею.
— Будешь мороженое? Сливочное, с орехами и кленовым сиропом.
Подросток искоса взглянул на меня и удивленно приподнял бровь, увидев в моих руках запотевший стаканчик с пластиковой ложечкой.
— Знаю, этим невозможно восполнить потерю, но, может, все же попробуешь?
Рассмеявшись, он взял стакан:
— Ты просто… телепат! Как ты догадался, что я смертельно хочу мороженого?
Он занялся, было, десертом, но, скользнув взглядом по моему лицу, с легкой тревогой остановился:
— Дарэл, у тебя… кровь?
Я прикоснулся к губам и посмотрел на кончики пальцев. На одном осталась маленькая алая капелька.
— Пустяки. Прокусил, наверное.
— Дать тебе платок?
Потянулся к карману, но я опередил его:
— Нет. Спасибо. У меня есть… Ешь свое мороженое.
В последней сцене, когда человек-призрак умирал под черную, тяжелую, мрачную музыку, Лориан сидел, сжавшись, в кресле, исподлобья смотрел на сцену. И оглушал меня состраданием к выдуманному персонажу…