КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ
Шрифт:
Но даже это великолепие не могло зажечь улыбки на лице Тийны; и не хватило бы богатства всей страны, чтоб оплатить её радости. А потому, сорвав покрывало, принцесса ринулась к зеркалу и со слезами на глазах смотрела на себя в ярком свете факелов по бокам от темной резной рамы.
Левую щеку красавицы Тийны искорежил жуткий багровый шрам, мерзкий и рваный, неровный, отчего щека стянулась и перекосилась; и это зрелище наводило смертную тоску на принцессу.
Этим шрамом наградил её когда-то давно Дракон, тот, которого отец её жег в подвале. Неизвестно, как дознались драконьи приемыши о том, где он, но они дознались, и выпустили
Он ухватил её своей стальной лапой, и навек запомнила она блеск безумных глаз его, жаждущих крови.
– Что, страшно умирать? – прошипел он. – Молода, красива, гореть не хочется… Куда только подевалась твоя надменная жестокость? Подлое ты существо, самое подлое.
И он острым когтем – тем, что обычно рисуют Драконы знак свой на запястьях любимых принцев, даря им каплю своей крови, – распорол ей лицо, и вздрогнула горящая равнина от крика её, и затрещали волосы на её горящей голове. А он кинул её на землю и улетел.
Молодой был Дракон, злой. Старый бы просто убил.
Колдуньи, у которых училась Тийна, вылечили голову её, и отросли заново волосы, но вот шрам, начертанный Драконом, ни одна из них заговорить не смогла.
И стой поры ни один мужчина не смотрит на Тийну; хоть и прекрасны глаза её, и вьются, словно вешние ручьи, сбегающие с гор, её черные кудри, рассыпавшиеся по плечам, и нос словно выточен искусным резчиком, и губы, словно спелые вишни – нет, никто не смотрит на неё. Потому что ни для кого не секрет, отчего носит принцесса Тийна черные вуали. И этим попрекает её Чет – знает он, как легко влюбляется дочь его, погибая в этом чувстве, и как косо смотрят на неё воины, считая уродом.
А Шут…
Это был тот человек, в которого влюблялась каждая женщина, и служанки с кухни, и наложницы из гарема. И каждую не обходил он вниманием: служанок щипал за бока, наложниц страстно ласкал и целовал, прижав где-нибудь в темном уголке.
И лишь Тийну избегал; не заговаривал с ней лишний раз, не смотрел в её сторону. Легко она влюбилась в него – и как было не полюбить такого красавца! Хорошо сложен, строен, красив лицом, смел, остер на язык и весел – а уж что рассказывали бесстыжие наложницы о нем, вечером оставаясь одни в своих покоях!
И, к тому же, он был родовит.
Порода чувствовалась во всем: в посадке головы, в тонком гордом профиле, в форме рук и ног… мучительно кусала губы Тийна, со слезами рассматривая себя в зеркало, поминала жуткими ругательствами Дракона, и думала – ну, отчего же не смотрит на неё Шут?! Ведь даже одноглазую посудомойку он не далее, чем вчера, на кухне осыпал комплиментами, не побрезговал… чем же нехороша для него принцесса?
Об этом и спросила она его, потеряв от любви голову и остатки гордости.
Холодно поглядел он на неё. Равнодушны были его зеленые глаза.
– Принцесса? – переспросил он. – Что-то не вижу я тут принцессы. И дело не в твоем шраме, поверь. Ты, прости уж меня, просто хорошенькая замарашка из варваров, которую слегка отмыли и нацепили тряпок покрасивее, но ни эти тряпки, ни дорогие побрякушки не сделали тебя принцессой. Ты грубая
Так ответил Шут; и крепко запомнила это ответ Тийна, и возненавидела Шута так же пылко, как любила.
Ибо есть на свете женщины, которые могут быть только врагами, и не могут этого изменить никак.
Крепко выругавшись, швырнула Тийна в зеркало тяжелый браслет, но зеркало лишь загудело в ответ. Оно был из бронзы.
Синей тенью метнулась принцесса к звездным занавесям, и, отдернув их, оказалась перед белым мраморным пьедесталом, укрытым тончайшей черной тканью. Сорвав покрывало, она на секунду зажмурилась от яркого голубого света, хлынувшего от кристалла величиной с кошачью голову, круглого, тщательно ограненного чьей-то трудолюбивой рукой. Бережно взяв его в ладони, она почувствовала, как его волшебное тепло пропитывает ей кожу, и спросила:
– О, Свет, скажи, кто едет к нам? – при её словах голубоватая муть зашевелилась, ожила, и ровный голос сияющего пророка ответил ей:
– Враг. Смерть.
– Кому, кому несет он погибель?
– Тебе.
– Но за что?!
– За смерть раба.
– Кто же пожелает смерти какого-то презренного раба?!
– Сами приезжие.
– Так при чем же тут я?!
Кристалл молчал.
– А отец? Кто погубит отца?
– Принц Крифа, и принцесса Кинф.
– Да они же пять лет как мертвы!
Кристалл снова равнодушно молчал.
– Ты говоришь сегодня чушь! Ты врешь! – закричала Тийна в отчаянии. Руки её тряслись, кристалл мелко позвякивал о кольца на её пальцах. – Как мне спастись?
Кристалл молчал.
Дрожащими руками водрузила принцесса голубой бриллиант на место и накрыла покрывалом. Свет погас, и не стало видно ни стульев, ни столов в маленькой тайной комнатке, и принцесса стояла в темноте. Что ей было делать? Дворец готовился принять гостя, и ей тоже было велено готовиться.
И все-таки, никакой из тебя сказитель, друг ты мой Саня! Вот, понаписал чего попало, и снова нужно пояснение, вставку то есть делать надо. А нить-то, нить-то повествования рвется! Дай-ка я вступлю. Итак…
Забегу немного вперед – или назад? Запутался.
А так хотел все объяснить! Зануда.
Но-но! Не умничай! Словом, то, что расскажу я сейчас, произошло много раньше, и по ту сторону гор Мокоа, откуда родом и Чет, и его дочка.
И речь пойдет о том, как она заработала этот треклятый шрам, так портящий ей жизнь – а мы с Белым принимали в том непосредственное участие и были, так сказать, виновниками случившегося с ней несчастья.