Кингчесс
Шрифт:
Брат Герхард рассказывал, как сын известного профессора-математика влез на крышу жилого дома и сбросил оттуда бутылку с серной кислотой на голову полицейского, спокойно проходящего внизу. А у этого юноши не было никаких причин ненавидеть полицейских! Что творилось в головах молодёжи, понять было невозможно.
Страну начала захлёстывать волна стачек, демонстраций, локаутов, и тысяча девятьсот восьмой год грозил обернуться чем-то страшным, но пока ситуация ещё была под контролем. Эсэры, кадеты, большевики, меньшевики, центристы и марксисты, все они развращали молодёжь своими идеями интернационализма
Да, проблемы были, и их надо было решать, но не террором же и формулой: «Всё отнять и поделить!». И без пропаганды коммун. Левым социалистам аплодировали стоя, а голосов правых и центристов никто не желал слышать.
Этак скоро дойдёт и до того, что все женщины будут общими, а каждая девушка должна будет давать с собой переспать, как только об этом её попросит любой член коммуны. Но ведь это противоестественно человеческой природе. Феликс уже насмотрелся на авантюристов и дикарей, он прекрасно знал человеческую природу, а также догадывался о том, что революция во всех других странах будет задушена на корню.
Да она и невозможна без предательства элиты. Так было во Франции, без этого была невозможна революция и в России, что бы там ни говорили сами революционеры и члены их партий.
Да и кто руководит этими партиями? За редким исключением, это были евреи, с русскими псевдонимами: Мартов, Троцкий, Кац, Штейнберг, Натансон, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Свердлов, Гоц, Абрамович, Иорданский, Марк Либер, да ещё к ним примкнули такие великороссы, как Чхеидзе и Церетели.
И все эти люди решали судьбу России! Единственными, кто не скрывал своих намерений и действительно защищал права евреев, были члены еврейской партии рабочих Бунд. Они действительно выдвигали справедливые требования и не прикрывались социалистическими идеями для реализации этих планов.
Да, в Государственной Думе было много и русских, решивших возглавить правое дело: Чернов, Плеханов, Керенский, Гучков, Милюков, князь Львов и другие, но все они занимались больше болтологией, чем реальными делами, не понимая, к чему это всё может привести, не замечая стремления большевиков к диктатуре пролетариата.
Но ни одного немца или татарина в этих рядах не оказалось. Феликс не был антисемитом, он был практиком и циником, рассматривая каждого человека с чисто утилитарной целью, не обращая внимания на его национальность.
Но вот то, что всё больше творческой интеллигенции, обычных граждан, чиновничества и рабочих поддавались влиянию большевистских идей диктатуры пролетариата, которого в стране было не больше трёх процентов, и зажигались идеями интернационализма, чуждыми русским людям, его уже начинало пугать.
Эх, грустно всё это, и Феликс фон Штуббе откинул письмо, но потом, встав, вернулся к столу и ещё раз, внимательно перечитав его, решил сжечь. Давняя привычка прожжённого авантюриста заставляла всю опасную информацию оставлять только в голове, не доверяя бумаге. Исключение было сделано, разве что, при сборе компромата на определённых людей.
Но вот задуматься над тем, о чём сообщил ему в письме Иоанн Тёмный, следовало. С семьёй всё
А вот с переносом завода или созданием нового производства все обстояло сложнее. Но у Иоанна Тёмного сложились успешные отношения с американцами, и те могли продать станки и оборудование, даже привезти их в Африку, но место строительства было ещё не определено, нужна была разведка месторождений железа. А тут ещё и непонятная суета, которая стала происходить вокруг территорий Иоанна Тёмного.
Там восстание, тут восстание, да странные летучие отряды арабов и берберов появились на границе с Суданом. Непонятно это было всё. А вот с набором рабочих нужно было подумать, так же, как и с остзейскими немцами, проживающими в Прибалтике. Но вот заставить людей сменить свой дом на другой, просто так, очень сложно сделать. Чтобы уговорить переехать людей, веками живших на своей земле, для этого нужны объективные причины. Расстаться с родным фольварком не каждый способен, даже под страхом смерти.
Старики уезжать отказывались, а бросать их в одиночестве не хотели уже дети, да и всё было привычно: уклад, будущее, работа и многое другое. Но Феликс всё же закинул удочку, через Герхарда, с предупреждением о возможности грядущих нерадостных событий. Немцы всегда прислушивались друг к другу. Что-то можно было успеть организовать или как — то подготовиться к возможным неприятным событиям.
Мамба заказывал в САСШ пароходы и небольшие лёгкие торпедные крейсера, но для них пока не было построено подходящего морского порта либо отдельной базы.
А небольшой порт, на реке Конго, что в Матади, не вмещал ничего, кроме обычных пароходов. В общем, работы было много, а тягостных дум ещё больше, и Феликс вышел из кабинета, планируя направиться в цех своего завода, чтобы развеяться и посмотреть, как собирают новые автоматические пушки.
Катикиро провинции Убанги Мванги, как и было условлено, появился на следующий день на речном причале города Банги. Пройдясь во главе своей свиты вдоль берега и проверив погрузку и разгрузку больших лодок, он величаво удалился восвояси, посчитав, что выполнил все условия, поставленные неведомыми иностранцами.
Гонец к Мамбе уже убыл, и теперь Мванги мог вести двойную игру, ожидая появления послов неизвестной пока ему страны. А к тому времени прибудут от Иоанна Тёмного люди, и скажут, что ему делать дальше.
Долго ждать реакции от неведомых миссионеров Мванги не пришлось. Буквально на третий день, когда он вышел из администрации, направляясь домой, его уже ждали.
Выстрел из винтовки и дополнительно несколько контрольных, из револьвера, перечеркнули жизнь многострадального Мванги, бывшего короля Буганды. Два охранника, шедшие рядом, беззаботно глазеющие по сторонам, были убиты вместе с ним неизвестными нападающими.