Кинжал из слоновой кости
Шрифт:
— Какой-то кинжал действительно числился среди ее личных вещей, — хмуро заметил профессор, — но никто на свете не убедит меня, что именно этот. Что до вашего приобретения, в середине восемнадцатого века его купил в Венеции лорд Абингтон, заплатив не столько за вещь, сколько за прилагавшуюся к ней нелепицу про Марко Поло.
— Нелепицу? — вскинул бровь Герберт Уайтол.
— Чтобы не сказать хуже, — радостно подтвердил профессор. — Дешевый трюк, рассчитанный на простаков и неучей!
Мейбл Консидайн дернула его за рукав.
— Но согласитесь ведь, что красиво! Вы заметили? На одной из виноградин сидит муха… Так она как живая! Я, правда, не одобряю всякое там оружие. Никак
Профессор надул щеки и с громким звуком выпустил воздух.
— Послушать Уайтола, — заявил он, — так Марко Поло перерезал этим кинжалом половину Китая.
Он оглушительно расхохотался, и Мейбл Консидайн поспешно повернулась к хозяину.
— Сэр Герберт, а у вас еще сохранились те чудесные пластинки, что мы слушали в прошлый раз? По радио постоянно крутят современных исполнителей, но разве это сравнить с Крейцером, Карузо, Галли-Курчи или Маккормаком? А у вас такая великолепная коллекция! Эти пластинки и в каталогах уже не значатся.
— Не понимаю, что за удовольствие слушать старые пластинки, — хмуро заметил Джордж Консидайн. — Они на то и старые, что там почти ничего не слышно. Одно шипение.
— Джордж! — ужаснулась его жена.
— Ну хорошо, хорошо, молчу. Пусть будет по-твоему.
Совершенно неожиданно Эрик Хэйли тоже поддержал эту идею, и, подождав, пока Герберт Уайтол снова запрет свою коллекцию, все вернулись в гостиную. Роль ди-джея, разумеется, взял на себя Эрик Хэйли.
— Так-с, — деловито начал он. — И что же мы будем слушать? Я тут что-то слышал про Крейцера… Миссис Консидайн? Леди Драйден?
Сибил Драйден было решительно все равно. И музыка, и коллекция слоновой кости казались ей одинаково скучными. У пластинок, однако, было то преимущество, что они не действовали на профессора, как красная тряпка на быка. Поэтому леди Драйден кротко улыбнулась и заявила, что ей нравится все, подумав про себя, что в это «все» уж точно не входит нелепый энтузиазм Мейбл. В шестьдесят с лишним лет скакать от радости как девчонка — это было выше понимания Сибил Драйден.
Профессору, как выяснилось, нравились старые итальянские арии для тенора и сопрано. Джордж Консидайн попросил поставить что-нибудь попроще, «чтобы хоть насвистеть потом можно было». В результате отбирать пластинки отправились в кабинет все четверо.
Лайла осталась в гостиной. Она сидела на диване возле Адриана Грея и рассматривала альбом, в котором тот собирал эскизы, подготовленные для реставрации дома. Слушая негромкие объяснения своего друга, Лайла чувствовала, что понемногу приходит в себя.
Герберт Уайтол присел рядом с леди Драйден.
— Решили дать нашей девочке немного снотворного? — вполголоса спросил он.
— Именно. Пусть успокоится. Кстати, Билл Уоринг сейчас здесь.
— Здесь?
— Явился на ночь глядя и заявил, что желает видеть Лайлу. Мне удалось его выставить, но он все равно будет звонить завтра. Думаю, Лайле все же придется поговорить с ним. Удивительно упрямый молодой человек. Непременно хочет, чтобы она лично сообщила ему о разрыве помолвки. Возможно, оно и к лучшему. Если он устроит сцену — а он обязательно ее устроит, — то напугает Лайлу до смерти. Она совершенно не выносит подобных вещей. Знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что его приезд нам только на руку. Разумеется, я буду присутствовать при их встрече.
— Разумеется, — сказал Герберт Уайтол, давая понять, что тема закрыта.
Леди Драйден искоса взглянула на него и перевела разговор на предстоящую свадьбу. Вскоре из кабинета появилась шумная компания, нагруженная пластинками. Все говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Особенно старалась Мейбл Консидайн, которой посчастливилось найти целых две пластинки из тех трех, что она когда-либо слышала.
— Это было еще до моего замужества, — радостно объясняла она. — Представляешь, Джордж, сколько времени прошло с тех пор? Мы с мамой путешествовали. Венеция! Неаполь! Рим! Флоренция! Милан! А какие чудные витражи там были в соборе! Как сейчас помню: слева от алтаря, такие все зелененькие и еще голубые! Надеюсь, они не пострадали во время бомбежек. А в Венеции мы дважды ходили смотреть оперу: «Фаворитку» и «Лючию ди Ламмермур». Или все-таки слушать? Вечно я забываю, как правильно. По мне, так, конечно, «смотрели», потому что слушают радио, а в опере даже бинокли выдают. Только вот пояснения эти, либретто, очень уж у них путаные. Правда, я все равно итальянского не знаю, так что до сих пор не знаю, в чем там в «Фаворитке» дело было. С «Лючией»-то проще, она по Вальтеру Скотту. Я оттуда целых две арии наизусть помню: уж больно красивый тенор их исполнял. И голос у него был просто изумительный. Он у меня и сейчас как живой перед глазами стоит.
Она пристроилась на диване рядом с Лайлой и Адрианом; ее щеки пылали, и она действительно очень напоминала восторженную молоденькую девушку.
— Сейчас молодежь Вальтера Скотта уже не читает. А очень зря. Есть у него такой роман, «Невеста Ламмермур», вот по нему оперу и поставили. Я-то его читала, когда мне и четырнадцати еще не было, поэтому кое-каких персонажей уже подзабыла, но девушку точно звали Люси Эштон, а ее брата — Генри. Да, кажется, так. И он заставил ее расстаться с молодым человеком, которого она любила, — вот как этого зовут, хоть убей, уже не помню. А еще там есть Эдгар и Равенсвуд, хотя нет, кажется, это один и тот же человек.
Она вопросительно посмотрела на Адриана Грея, и тот рассмеялся.
— Боюсь, тут я вам не помощник. Из Вальтера Скотта я читал только «Айвенго» и «Талисман».
— А я его всего прочла, от корки до корки. Я тогда заболела, и целых три недели провела взаперти дома, а кроме Вальтера Скотта, читать там было нечего, вот у меня все в голове и перепуталось. Вот только про Люси и помню. Больно уж грустная история. Ее насильно разлучили с любимым и заставили выйти замуж за другого. Ну, в первую же брачную ночь его и убила. А сама потеряла рассудок, бедняжка, а вскоре и совсем умерла. А потом ее возлюбленный приходит к ней на могилу и поет. Мистер Хэйли как раз эту пластинку сейчас и ставит.
Зазвучала увертюра, и миссис Консидайн, смолкнув, откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и принялась слабо помахивать рукой в такт изумительному голосу Маккормака: «Bell' alma innamorata, bell' alma innamorata ne congiunga il Nume in cielo».
Лайла же невидяще смотрела в альбом, который держал перед ней Адриан. Дочитать до конца хотя бы одну из книг Вальтера Скотта она так и не сумела, хотя несколько раз честно пыталась. В конце концов ей попалась в руки и «Невеста Ламмермур», открывшись на той странице, где сбежавшиеся на крик Эштоны застают обезумевшую Люси, сидящую в забрызганной кровью ночной рубашке перед убитым ею супругом. Лайла тут же захлопнула книгу, но было уже поздно. Ночью ей приснился кошмар, и больше она уже про Вальтера Скотта не хотела и слышать. И вот сейчас рассказ миссис Консидайн снова оживил в ее памяти этот страшный образ — дрожащий в воздухе крик; Люси, скорчившаяся на кровати, безумный взгляд, кровь и кинжал. Кинжал с рукояткой из слоновой кости. На виноградинах, как роса, дрожат капли теплой еще крови.