Кинжал Зигфрида
Шрифт:
Влад отвел глаза, так ему стало неловко.
– Во всем моя вина, – со стыдом признался он. – Ангел, который приходил к тебе… то был я.
– Нет…
– Я ужасно поступил с тобой… но что мне оставалось? – горячо заговорил он, взяв ее безжизненную руку в свою. – Я не знал, как привлечь твое внимание. Ты не смотрела в мою сторону! Ты вообще не смотрела на мужчин, как на противоположный пол, считала их всех «братьями». Все мои попытки вызвать у тебя ответное чувство были заранее обречены. Что я мог? Я ходил кругами, приглядывался, прислушивался, много беседовал со старожилами, с туристами, даже в краеведческий музей ездил. Один парень из местных, археолог-любитель, рассказал мне историю про монахиню Филофею…
Таисия
– Девушка тяжело заболела, и родители дали обет: если Бог сохранит ей жизнь, отдать дочь в монастырь, – говорил один из них. – Звали ее Катерина Савицкая, из рода нетитулованных дворян. У девушки был тайный возлюбленный, знатный новгородец – пригожий молодец, только уж больно охочий до женских прелестей. Он сватался к Катерине, но Савицкие ему отказали. Они даже рады были отправить дочь подальше от ловкого ухажера. Согласия ее никто не спрашивал, как водится. Насильно отвезли в дальнюю обитель, затерянную среди болот, постригли и заперли в крошечной келье. «Молись, – велели, – плачь, поклоны бей! Прощения проси у Господа за свое непокорство!» Она полила слезы, да и смирилась. Только когда собор монастырский расписывали, раздобыла краски и нарисовала на стене кельи ангела. И был тот ангел схож лицом с новгородским повесой. Игуменья увидела и приказала замазать изображение побелкой, а через три дня рисунок вновь проступил на стене, вызвав переполох и смуту среди инокинь и послушниц. Правда это или выдумки, остается только гадать. Предание гласит, что вскоре после этого Филофея тронулась умом, выскочила через окно кельи и убежала на болота. Дороги через топи она не знала и утонула. В то же время бесследно исчез и ее возлюбленный. Кое-кто утверждал, будто молодые люди задумали побег, который закончился для них трагически. С тех пор якобы призрак погибшей монашенки бродит по окрестностям, оплакивает свою горькую участь и мстит окружающим за поруганное счастье. А более всего за преждевременную лютую смерть…
– Я сразу смекнул, что имя Филофеи ты взяла себе неспроста и этим можно воспользоваться, – сказал Влад, возвращая жену из воображаемого в реальное. – Решил рискнуть, прикинуться Ангелом. Кому бы ты еще позволила произносить любовные речи? Кого бы стала слушать?
– Я боялась слушать и не могла отказаться от твоих речей, – простонала Таисия. – Я молилась, изнуряла себя постом и работой. Но ничего не помогало. Я хотела слышать тебя, видеть, предаваться плотским наслаждениям. Это грех! Потому я отказалась от обета. Стыд выжег мне сердце! Я не смела глаза поднять на Василису и Улиту. Я недостойна быть среди них…
Вдруг какая-то мысль завладела ею, и она замолчала, кусая губы и глядя на мужа.
– Когда ты первый раз появился в Камке?
– Около полугода назад. Тогда я узнал о твоем существовании, и мы с Ледой задумали эту… это…
– Ты лжешь… – прошептала она, заливаясь краской. – Ангел посещал меня давно, гораздо раньше. Правда, очень редко. А с твоим появлением, – ее ум проделывал напряженную работу, – он начал приходить чаще. Почти каждую ночь. Потом пропадал надолго, и я, проклиная себя, молилась о его возвращении. Я вся сосредоточилась на нем, на его словах, на своих чувствах к нему, на жажде его ласк. Я блудница, да?
– Я уезжал время от времени – в Москву, к Леде, мотался по командировкам. На мне висели дела компании. Когда я возвращался…
– Молчи! – Она закрыла ему рот ладошкой.
В том, что он говорил, была простая неоспоримая правда. Но правда состояла и в том, что Ангел приходил к Филофее еще до того, как Михаил Прилукин начал наведываться в Камку. Молодой человек оказался не Михаилом, а Владом, а теперь он называет себя еще и…
«Боже мой! – подумала она, слабея. – Отец был прав: мной овладело безумие. Я помешалась! Удивительно точное слово. Я перепутала воображение, сны, жизнь и смерть. Отчего мне казалось, будто там, подле храма и в келье, мне знаком каждый камень? Отчего на болотах меня разбирала жуть и я считала себя мертвой? Зачем я не открылась Авксентию? Он бы изгнал бесов, терзающих мою душу!»
– Выходит, я его придумала? Вместо Ангела приходил ты… но и ты не тот, за кого себя выдавал. Мы все придумываем, а на самом деле – ничего нет. Ничего! Одна пустота…
Неверов молча гладил ее руку. Это прикосновение сейчас было единственной реальностью, которую она могла ощущать. «Я здесь, рядом с тобой… Я люблю тебя, а остальное можно отбросить за ненадобностью», – шептали его пальцы.
– Постой, – встрепенулась Таисия. – Катерина Савицкая действительно жила, была монахиней Филофеей в Дамиановой пустыни?
– Это сущая правда. Я потом не поленился, полез в «Общий гербовник дворянских родов Российской империи» и нашел герб Савицких. Цельное поле, внизу что-то наподобие подковы, а вверху кинжал острием вниз. О черт… Кинжал?
Глава 35
После неудачной попытки убить сестру Леда пришла в отчаяние. Опять сорвалось! Однако ненависть придала ей сил, и на сей раз она не убежала в страхе куда глаза глядят – как в Новгороде, когда словно из-под земли вырос военный и помешал ей довести дело до конца. Теперь приговоренную к смерти Таисию спас Неверов… Кто бы мог подумать? Следил он за ней, что ли? Крался по пятам?
Его удар и толчок сбили ее с ног, она полетела в грязь, навзничь, в глазах потемнело. Придя в себя, Леда увидела мужчину и узнала в нем Влада: в темноте, в пелене дождя догадалась, кто склонился над Таисией. Опоздай он на пару минут, и все было бы кончено для проклятой нищенки, из милости принятой в приличную семью.
Леда обезумела. Она что-то выкрикивала, скользя в раскисшей от дождя земле, плохо соображая и почти ничего не слыша… Уткнувшись в ствол дерева, она кое-как поднялась и метнулась прочь, благо на нее никто не обращал внимания. Не замечая ливня и холода, она затаилась в кустах, не выпуская из виду Неверова и приемную сестру, пожирая их глазами, как голодный хищник ускользающую от него пищу.
Влад хлопотал над бесчувственным телом Таисии. Судя по всему, он не собирался преследовать бывшую невесту, попросту забыл о ней в ту же минуту, как только вырвал из ее рук обожаемую супругу. Еще бы! С таким трудом приблизиться к богатству, чтобы потерять, не успев вкусить его щедрот? Тут не до наказания виновных.
«Они ничем не докажут, что я хотела убить эту тварь! – как заклинание, повторяла Леда. – Ничем не докажут! В Новгороде меня никто не видел, даже она. Я успела скрыться в темноте, за деревьями. Потом побежала, опомнилась на какой-то улице, вскочила в автобус и через пару часов уже ехала в поезде назад в Москву. Но сейчас я не могу позволить себе подобную глупость. Я должна выяснить, где эти голубки свили себе гнездышко. Чтобы разорить его! Рано радоваться, дорогие родственнички!»
Леда совершенно искренне считала жертвой себя, а не чертову сестричку. Сначала родители зачем-то взяли на воспитание чужого ребенка, потом отдавали свою любовь и ласку не собственной дочери, а хитрому приемышу. Отец души не чаял в Таюшке, тогда как Леде доставались поучения и подзатыльники. Сестра отобрала у нее детство, родительскую нежность, а теперь наследство и жениха. Она не имела на это права.
«О, если бы раньше знать, что Таиска нам не родная! – скрежетала зубами Леда. – Мать, стерва, молчала до последнего! И чем она их взяла, эта льстивая дрянь? Чем околдовала? Все смиренницей прикидывалась, скромницей, молилась перед иконами, в монастырь собиралась. Лживая сучка!»