Киппс
Шрифт:
Около четырех часов пополудни Киппс вдруг обнаружил, что сидит на скамейке на набережной, куда его водворил исчезающий вдали Читтерлоу.
Читтерлоу — личность выдающаяся, это ясно как день. Киппс тяжело вздохнул.
Что ж, он, конечно, познавал жизнь, но разве он хотел познавать жизнь именно сегодня? Все-таки Читтерлоу нарушил его планы. Он собирался провести день совсем иначе. Он намеревался внимательно прочесть драгоценную книжицу под названием «Не полагается», которую ему вручил Филин. В книжице этой содержались советы на все случаи жизни, свод правил поведения англичанина; вот только кое в чем он слегка устарел.
Тут Киппс вспомнил, что хотел нанести Филину так называемый дневной визит; сие нелегкое предприятие он задумал как репетицию визита к Уолшингемам, к которому
Киппс снова подумал о Читтерлоу. Придется ему объяснить, что он слишком размахнулся — хочешь не хочешь, а придется. За глаза это раз плюнуть, а вот сказать в лицо не так-то просто. Половинная доля, да снять театр, да еще что-то, — нет, это уж слишком.
Четвертая доля — еще куда ни шло, да и то!.. Сто фунтов! С чем же он останется, если выложит сто фунтов вот так, за здорово живешь?
Ему пришлось напомнить самому себе, что в известном смысле не кто иной, как Читтерлоу принес ему богатство; и только после этого он примирился с четвертой долей.
Не судите Киппса слишком строго. Ведь в таких делах ему пока еще неведомо чувство соразмерности. Сто фунтов для него — предел. Сто фунтов в его глазах — такие же огромные деньги, как тысяча, сто тысяч, миллион.
2. Уолшингемы
Филины жили на Бувери-сквер в маленьком домике с верандой, увитой диким виноградом.
По дороге к ним Киппс мучительно решал, как следует постучать: два раза или один — ведь именно по таким мелочам и видно человека, но, к счастью, на двери оказался звонок.
Маленькая чудная служанка в огромной наколке отворила дверь, откинула бисерные портьеры и провела его в маленькую гостиную — здесь стояло черное с золотом фортепьяно и книжный шкаф с дверцами матового стекла, один угол был уютно обставлен в мавританском стиле, над камином висело задрапированное зеркало, а вокруг него виды Риджент-стрит и фотографии различных светил. За раму зеркала было заткнуто несколько пригласительных билетов и таблица состязаний крикетного клуба, и на всех красовалась подпись вице-президента — Филина. На шкафу стоял бюст Бетховена, а стены были увешаны добросовестно исполненными маслом и акварелью, но мало интересными «видами» в золотых рамах. В самом конце стены напротив окна висел, как сперва показалось Киппсу, портрет Филина в очках и женском платье, но, приглядевшись, Киппс решил, что это, должно быть, его мамаша. И тут вошел оригинал собственной персоной — старшая и единственная сестра Филина, которая вела у него хозяйство. Волосы она стягивала пучком на затылке. «Вот почему Филин так часто похлопывает себя по затылку!» — вдруг подумалось Киппсу. И тотчас он спохватился: экая нелепость!
— Мистер Киппс, полагаю, — сказала она.
— Он самый, — с любезной улыбкой ответил Киппс.
Она сообщила ему, что «Честер» отправился в художественную школу присмотреть за отправкой каких-то рисунков, но скоро вернется. Потом спросила, рисует ли Киппс, и показала развешанные на стенах картины. Киппс поинтересовался, какие именно места изображены на каждой картине, и когда она показала ему Лиизские склоны, сказал, что нипочем бы их не узнал. Прямо даже интересно, как на картинах все бывает непохоже, сказал он. И прибавил:
— Но они страх какие красивые! Это вы сами рисовали?
Он старательно выгибал и вытягивал шею, откидывал голову назад, склонял набок, потом вдруг подходил чуть не вплотную к картине и усердно таращил глаза.
— Очень красивые картинки. Вот бы мне так!
— Честер тоже всегда об этом жалеет, — сказала она. — А я ему говорю, что у него есть дела поважнее.
Что ж, Киппс как будто не ударил перед ней лицом в грязь.
Потом пришел Филин, и они покинули хозяйку дома, поднялись наверх, потолковали о чтении и о том, как следует жить на свете. Вернее, говорил Филин: о пользе размышлений и чтения он мог говорить не умолкая…
Вообразите кабинет Филина — спаленка, приспособленная для занятий науками; на каминной полке множество предметов, которые, как ему когда-то внушили, должны свидетельствовать о культуре и утонченном вкусе хозяина: автотипии «Благовещения» Россетти и «Минотавра»
5
Россетти, Данте Габриель (1828—1882) — английский художник и поэт; Уоттс, Джордж Фредерик (1817—1904) — английский художник и скульптор
— Ничто так не расширяет кругозор, как путешествия и книги, — вещал Филин. — А в наши дни и то и другое так доступно, так дешево!
— Я сколько раз хотел налечь на книги, — сказал Киппс.
— Вы даже не представляете, как много можно из них извлечь, — сказал Филин. — Разумеется, я имею в виду не какие-нибудь дрянные развлекательные книжонки. Вы должны взять себе за правило, Киппс, прочитывать каждую неделю одну серьезную книгу. Романы, конечно, тоже поучительны, я имею в виду добропорядочные романы, но все-таки это не то, что серьезное чтение. Вот я непременно прочитываю одну серьезную книгу и один роман в неделю — ни больше и ни меньше. Вон там на столе несколько серьезных книг, которые я читал в последнее время: Сартор Резартус, «Жизнь в пруду» миссис Болтотреп, «Шотландские вожди», «Жизнь и письма преподобного Фаррара».
Наконец прозвучал гонг, и Киппс спустился к чаю, мучась тревожной неуверенностью в себе, которую всегда испытывал перед трапезой — видно, ему век не забыть, как доставалось от тетушки, когда он в детстве ел или пил не так, как принято. Через плечо Филина он заметил, что в мавританском уголке кто-то сидит, и, так и не закончив довольно бессвязную фразу (он пытался объяснить мисс Филин, как он уважает книги и как мечтает приобщиться к чтению), он обернулся и увидел, что новый гость не кто иной, как мисс Элен Уолшингем — она была без шляпы и явно чувствовала себя здесь как дома.
Чтобы помочь ему, она поднялась и протянула руку.
— Вы снова в Фолкстоне, мистер Киппс?
— Я по делам, — ответил Киппс. — А я думал, вы в Брюгге.
— Мы уедем позднее, — объяснила мисс Уолшингем. — Ждем брата, у него еще не начались вакации, и потом мы пытаемся сдать наш дом. А где вы остановились?
— У меня теперь свой дом… на набережной.
— Да, мне как раз сегодня рассказали о счастливой перемене в вашей жизни.
— Вот повезло, верно? — сказал Киппс. — Мне до сих пор не верится. Когда этот… как его… мистер Бин сказал мне, я прямо ошалел… Ведь это, как говорится, колоссальная перемена.