Киппс
Шрифт:
— Чего ж сейчас про это думать, — сказала Энн.
Но вот он наконец на что-то решился.
— Я все думаю да гадаю, что теперь делать да как быть. Дома мне нынче сидеть нечего, какой от меня толк! У меня все одно и то же в голове, все одно и то же. Лучше уж я пойду прогуляюсь, что ли. Тебе от меня сейчас все равно никакого утешения, Энн. Моя бы воля, я бы сейчас все перебил да переколотил, лучше мне уйти из дому. У меня прямо руки чешутся. Ведь ничего бы этого не было, я сам дурак, во всем виноват…
Он смотрел на нее то ли с мольбой, то ли со стыдом. Выходило, что он бросает
Энн поглядела на него сквозь слезы.
— Ты уж делай, как тебе лучше, Арти… — сказала она. — А я примусь за уборку, мне так спокойнее. Гвендолен пускай свой месяц дослужит до конца, а только верхнюю комнату не грех прибрать хорошенько. Вот я и займусь, пока она еще моя, — хмуро пошутила она.
— А я уж лучше пойду пройдусь, — сказал Киппс.
И вот наш бедный, раздираемый отчаянием Киппс вышел из дому и пошел избывать внезапно свалившуюся на него беду. По привычке он зашагал было направо, к своему строящемуся дому, и вдруг понял, куда его потянуло.
— Ох, господи!
Он свернул на другую дорогу, взобрался на вершину холма, потом направился к Сэндлинг-роуд, пересек линию железной дороги неподалеку от обсаженного деревьями разъезда и полями двинулся к Постлингу — маленькая черная фигурка, упрямо уходящая все дальше и дальше; он дошел до Меловых холмов, перевалил через них — никогда еще он не забирался в такую даль…
Он вернулся, когда уже совсем стемнело, и Энн встретила его в коридоре.
— Куда ты запропастился, Арти? — каким-то не своим голосом спросила она.
— Я все ходил, ходил… хотел из сил выбиться. И все думал да гадал, как же мне теперь быть. Все старался что-нибудь придумать, да так ничего и не придумал.
— Я не знала, что ты уйдешь до самой ночи.
Киппс почувствовал угрызения совести…
— Не знаю я, как нам быть, — сказал он, помолчав.
— Чего ж тут надумаешь, Арти… вот погоди, что скажет мистер Бин.
— Да. Ничего не надумаешь. Оно конечно. Я вот ходил, ходил, и мне все чудилось — если ничего не надумаю, у меня прямо голова лопнет… Половину времени читал объявления, думал, может, найду место… Нужен опытный продавец и кладовщик, чтоб понимал в тканях и витрины умел убрать… Господи! Представляешь, опять все начинать сызнова!.. Может, ты поживешь пока у Сида… А я стану посылать тебе все, что заработаю, все до последнего пенни… Ох, не знаю! Не знаю!..
Потом они легли и долго и мучительно старались уснуть… И в одну из этих нескончаемых минут, когда оба лежали без сна, Киппс сказал глухо:
— Я не хотел тебя пугать, Энн, вот что так поздно вернулся. Просто я все шел да шел, и мне вроде стало легчать. Я ушел за Стэнфорд, сел там на холме и все сидел, сидел, и мне вроде стало полегче. Просто глядел на равнину и как солнце садилось.
— А может, все не так уж плохо, Арти? — сказала Энн.
Долгое молчание.
— Нет, Энн, плохо.
— А может, все ж таки не так уж плохо. Если осталось хоть немножко…
И снова долгое молчание.
— Энн, — прозвучал в ночной тиши голос Киппса.
— Что?
— Энн, — повторил Киппс и умолк, будто поспешил захлопнуть какую-то дверку. Но потом снова начал:
— Я все думал, все думал… вот я тогда злился на тебя, шумел из-за всякой ерунды… из-за этих карточек… Дурак я был, Энн… но… — голос его дрожал и срывался… — все одно мы были счастливые, Энн.» все-таки… вместе.
И тут он расплакался, как маленький, а за ним и Энн.
Они тесно прильнули друг к другу, теснее, чем когда-либо с тех пор, как сияющие зори медового месяца сменились серыми буднями семейной жизни…
Наконец они уснули рядышком, их бедные взбаламученные головы успокоились на одной подушке, и никакое самое страшное несчастье уже не могло бы их потревожить. Все равно ничего больше не поделаешь и ничего не придумаешь. И пусть время шутит над ними свои злые шутки, но сейчас, пусть ненадолго, они вновь обрели друг друга.
Киппс еще раз побывал у мистера Бина и вернулся в странном возбуждении. Он открыл дверь своим ключом и громко захлопнул ее за собой.
— Энн! — каким-то не своим голосом закричал он. — Энн!
Она отозвалась откуда-то издалека.
— Что я тебе скажу! — крикнул он. — Есть новостишка!
Энн вышла из кухни и поглядела на него почти со страхом.
— Послушай, — сказал Киппс, проходя впереди нее в столовую: новость была слишком важная, чтобы сообщать ее в коридоре. — Послушай, Энн, старик Бин говорит, очень может быть, у нас останется… — Он решил продлить удовольствие. — Догадайся!
— Не могу, Арти.
— Много-много денег!
— Неужто сто фунтов?
— Боль-ше ты-щи! — раздельно, торжественно объявил Киппс.
Энн уставилась на него во все глаза и ничего не сказала, только чуть побледнела.
— Больше, — повторил Киппс. — Почти наверняка больше тыщи.
Он прикрыл дверь столовой и поспешил к Энн, ибо при этом новом обороте дел она, видно, совсем потеряла самообладание. Она чуть не упала, он едва успел ее подхватить.
— Арти, — наконец выговорила она и, прильнув к нему, зарыдала.
— А тыща фунтов — это уж наверняка, — сказал Киппс, прижимая ее к себе.
— Я ж говорила, Арти, — всхлипывала она у него на плече, словно только теперь ощутила сразу всю горечь пережитых бед и обид, — я ж говорила, может, все не так плохо…
— Понимаешь, он не до всего мог добраться, — объяснил немного погодя Киппс, когда дело дошло до подробностей. — Наш участок, который под новым домом, — это земельная собственность, и за нее плачено; да то, что успели построить, — это фунтов пятьсот — шестьсот… ну, самое маленькое триста. И нас не могут распродать с торгов, зря мы боялись. Старик Бин говорит: мы, наверно, сможем продать дом и получим деньги. Он говорит, всегда можно продать дом, если он и наполовину не готов, особенно когда земля в полной собственности. Почти наверно удастся продать — вот он как сказал. Потом есть еще Хьюгенден. Он был заложен, во всяком случае, не больше, чем за полцены. Стало быть, за него дадут фунтов сто, да еще мебель, и рента за лето еще идет. Бин говорит, может, и еще чего есть. Тыща фунтов — вот как он сказал. А может, и побольше…