Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.10
Шрифт:
– Да.
Комната замолчала.
Вошла Катька.
– Ты чего без света?
– спросила она.
Доник задернул занавески.
– У Волковых собачек убили, - сказал он.
– Ну уж не убили!
– сказала Катька.
– И вовсе не собачек.
"И ты мне не союзник", - подумал Доник.
Доник перешел в большую комнату и дождался, пока мать вышла.
– Бабушка, - сказал он, - дай мне рублей десять.
– Зачем?
– Мы с Барбосом гулять пойдем.
– Далеко?
– Я смотрел на сестер Волковых, -
– Ты прав, - сказала бабушка, - у нее большой участок, и никто к ней не сунется.
– Я думаю, им надо переждать, пока за ними прилетят, чтобы их не убили.
– А они тебя поймут?
– Ты молодец, бабушка, - сказал Доник.
– Другая бы начала кудахтать десять часов вечера, а ты электричкой, за город, это так опасно!
– Лучше возьми такси, я тебе тридцатку дам. У меня есть. Тебе надо утром вернуться, чтобы они не догадались, что ты уезжал.
– Ладно, - сказал Доник. Он взял деньги. И вовремя, потому что вернулась мать.
– Мы пошли гулять, - сказал он.
– Где Барбос?
Барбос выскочил из-за дивана. Он держал в зубах мышку.
– Дурак, - зашипел на него Доник, и мышка исчезла, а на шее у Барбоса возник тонкий ошейник.
– Ты далеко не отходи, - сказала мать, включаясь в экран телевизора, словно всей истории с пришельцами и не было. Доник посмотрел на трюмо флакон с духами исчез. Значит, пришельцы принимают меры.
Даже интересно - какие меры?
Барбос первым побежал через дорогу, Доник за ним.
Когда он прошел уже половину сквера, он остановился, стараясь понять, идут ли с ним пришельцы. И тогда он услышал легкое трепетание крыльев над ним, над головой, совсем низко, кружила стая птиц - воробьев, ласточек, стрижей, синиц - не время в десять вечера собираться в стаю таким разным птицам...
Тогда Доник пошел из города, к тихой пригородной платформе, где останавливается поздняя электричка. Над ним неслась стая птиц, а сзади не спеша трусили штук десять Барбосов - не ссорились, не обращали друг на дружку внимания - гуляли с хозяином.
Речной доктор
Там был родник. Вода в нем была целебная. Тысячу лет назад, а может, больше, росло у родника дерево. Люди думали, что в нем живет бог реки, которая брала начало от родника. Еще и сегодня не очень старые старики помнят, как со всей округи приходили сюда за водой с банками, бидонами, даже с ведрами. У родника был деревянный помост, а сам он обложен валунами.
Когда здесь начали строить новый район, пятиэтажные дома выстроились по откосу, а разбитые бетонные плиты, мусор, арматуру, мешки из под цемента — все, что не нужно, строители сбрасывали с откоса вниз и погребли родник.
Конечно же, сколько на родник ни сваливай мусора, он все равно пробьется. Только вода перестала быть целебной, потому что родник, сам того не желая, захватывал своим быстрым течением крошки штукатурки и цемента, ржавчины и краски. А раз овражек стал свалкой, то и люди, которые жили в новых домах, и не знали о целебном роднике, кидали в него ненужные вещи.
Часов в девять утра по пыльной улице микрорайона шел молодой человек, одетый просто и легко. Был он на первый взгляд обыкновенный, только если присмотреться, увидишь, что его волнистые волосы были какого-то странного зеленоватого оттенка.
Через плечо у молодого человека висела небольшая сумка из джинсовой ткани.
Молодой человек задержался возле сломанного тополя у шестого корпуса «б», достал из сумки рулон широкой синей ленты, перевязал ствол, отыскал поблизости палку и приспособил ее к деревцу.
Потом молодой человек дошел до последнего дома, за которым начинался спуск к свалке, и стоял там довольно долго, рассматривая наполненный мусором овражек и прослеживая взглядом, как между бетонными плитами, консервными банками и ломаной мебелью пробивается родник, как он вытекает из овражка, пропадает в ржавой трубе.
— Жуткое дело, — произнес молодой человек вслух и осторожно, видно, не желая замарать кроссовки, начал опускаться к роднику.
Со свалки на встречу ему прибужали две бродячие собаки. Они не испугались молодого человека. Но близко не подходили, сели рядом.
Молодой человек открыл сумку, вынул из нее небольшую штуковину, похожую на пистолет с дулом-раструбом. Потом сказал собакам:
— Я начинаю.
Собаки не возражали.
Молодой человек направил раструб на ближайшую к нему бетонную плиту и нажал на курок своего пистолета.
Из раструба вырвался широкий луч, невидимый под солнцем, но не совсем прозрачный. Если смотреть сбоку, то предметы за ним казались туманными и дрожащими.
Это и заметили Гарик Пальцев и Ксюша Маль, которые как раз спускались к роднику.
В том месте, где луч дотронулся до мусора, тот начал съеживаться, таять, словно был снежный.
Сильно пахло озоном. Стало теплее, со свалки доносилось шуршание и тихий скрежет. Когда самые большие плиты растворились и серый дымок над ними рассеялся, молодой человек подошел еще ближе. И начал осторожно убирать завал, часто включая и выключая свой пистолет, короткими выстрелами уничтожая то погрузившуюся в землю бутылку, то ржавую кастрюлю, то порванную шину.
Ребятам, которые смотрели на него сверху, не было страшно, и они хотели подойти поближе. Но молодой человек, не оборачиваясь, сказал им:
— Подождите, ближе нельзя, можно обжечься.
Минут через пять образовалась широкая неглубокая яма, по краям которой мусор спекся, словно края глиняной миски. А на дне ямы показались совсем старые бревна и остатки столбов, врытых в землю. Между ними были видны черная земля и песок.
Молодой человек спрятал пистолет в сумку и спустился к столбам. Там из углубления изливалась струя чистой воды.