Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.1
Шрифт:
Гогия вздохнул.
— А вы могли бы полюбить подводницу? — спросил Павлыш.
— Откуда мне знать, если у меня в Кутаиси молодая жена живет? Самая обыкновенная жена. Очень красивая. Я вам в лаборатории фото покажу. Письмо прислала — три килограмма.
— Ну, а вот… — Павлыш показал на реявших в небе птиц.
— Это совсем другое дело, — сказал Гогия. — У Алана у самого дочка в нашем институте работает. Это временно. Это как маска. Пришел домой, снял маску и живи.
— Ага, — раздался голос Димова, — есть щель!
Павлыш держал рацию на приеме, отключив передачу,
— Да что там говорить, — продолжал Гогия, — вы у Вана были?
— Меня там поселили.
— Правильно. Большая комната. Светлая. Там на полке портрет Марины Ким стоит. Не заметили?
Гогия не смотрел на Павлыша и не заметил, как тот покраснел.
— Мы с Нильсом отвалили камень, — известил Димов. — Есть ход. Очень узкий. В глубине еще завал.
— Ну и что? — спросил Павлыш у Гогии. — Вы сказали, что у Вана есть портрет Марины Ким.
— Да. Он в нее смертельно влюблен. Он знал ее еще на Земле, когда она стажировалась в институте. Меня тогда в институте не было, я только здесь к ним присоединился. А тут еще у Марины начались неприятности…
— Есть! — крикнул Димов. — Пошел камень! Осторожнее!
Павлыш замер.
«Раз, — считал он про себя, — два, три, четыре, пять…»
Димов громко вздохнул.
— Ну и силища у тебя, Нильс… Он такую глыбу удержал, просто уму непостижимо.
На связь вышла Станция. Спрашивали, выслать ли второй флаер.
Павлыш велел ждать и пока смонтировать подводного робота. Может, придется его доставлять сюда.
— Правильно, — подтвердил Гогия. Потом продолжал свой рассказ: — Я деталей не знаю. Только все дело в ее отце. Он жуткий педант. Он запретил Марине идти к нам в институт. Сказал, что не захочет ее больше видеть… В общем, боялся за нее, пробовал воздействовать, но на Марину очень трудно влиять. Когда она все-таки не подчинилась, он, как человек слова, сказал, что больше ее не увидит. Правильно сказал. Отец всегда отец. Надо уважать.
— Трещина открыта, — сообщил Димов, — я остаюсь пока здесь. Нильс попытается до них добраться.
— А дальше? — кинул Павлыш.
— Вам, наверное, неинтересно.
— Ничего, все равно ждем.
— Ван помог Марине убежать из института на один день.
— На Луну? — вырвалось у Павлыша.
— А как вы догадались?
— Это было полгода назад?
— Да, как раз полгода. Она уже прошла курс подготовки, с нее сняли биокопии и начали обработку терапевтическими средствами, чтобы понизить сопротивляемость организма. Не могла она убегать. Не имела права. На месте Геворкяна я бы ее обязательно уволил. А она полетела на Луну. Оттуда должен был стартовать ее отец. Он капитан «Аристотеля».
— Нильс? Это ты, Нильс? — послышался голос Вана.
— Он передает, что нашел их, — сказал Димов, — нашел.
— В каком они состоянии?
— Не знаю. Ждите.
— Ну и чем все кончилось? — спросил Павлыш.
— А? Мы о Марине? Ничем. Простили. Ван всю вину взял на себя. Марина всю вину взяла на себя. Димов всю вину взял на себя. Геворкян посмотрел на них, старый человек, мягкий стал… и простил. Романтическая история. Только отец не простил. Улетел, понимаете? Но простит. Куда денется…
— На какой они глубине? — спросил Павлыш у Вана, включив передачу.
— Двадцать метров ниже меня, — ответил Ван.
На катере заполнили водой грузовой отсек, поместили в него биоформов — акул и пошли к Станции.
Павлыш тем временем вернулся к острову, чтобы эвакуировать оттуда Сандру и Пфлюга и вывезти оборудование.
Поток лавы изменил направление и угрожал заливу и убежищу. Сандра все еще не просыпалась.
Пока Пфлюг с Гогией устраивали в кабине Сандру, Павлыш возвратился в убежище. Он вытащил приборы, отключил питание рации, задраил люк. Теперь убежище будет пустовать до тех пор, пока природа не утихомирится. Гогия выскочил из флаера, взял один из ящиков, побежал обратно. Оставался еще один контейнер — такой тяжелый, что унести его можно было только вдвоем. Павлыш присел на край ящика, дожидаясь, пока кто-нибудь вернется помочь ему.
Все вокруг изменилось. Сутки назад залив был мирным, тихим уголком, даже волны не добирались до берега. Теперь низко над островом висели облака пепла, то и дело сыпал крупный мутный дождь. Вулканчик на склоне горы плевался грязью, поток лавы с вершины, дымясь, достиг уже залива и образовал язык полуострова. Струи пара вырывались сквозь трещины на склоне. Через них пробивались зловещие отблески оранжевых сполохов над вершиной горы.
Одна из птиц вернулась к острову вслед за флаером и кружила над головой. Павлыш помахал ей рукой. На птице не было передатчика, и он не мог спросить, кто это.
Грязевой вулкан вдруг выбросил высоко в небо струю жижи, словно хотел сбить птицу на лету, и та, сложив крылья, пошла в сторону.
Подошел Гогия.
— Давай возьмем контейнер.
Павлыш встал, наклонился, подхватил контейнер, и они потащили его к флаеру. Земля под ногами мелко дрожала.
— У меня такое впечатление, — проговорил Гогия, — что остров в любой момент может взлететь на воздух.
— Не беспокойся, — ответил Павлыш, — должны успеть.
— Алан на всякий случай нас страхует, — сказал Гогия, — он тоже опасается.
— Это Алан? Ты как различаешь?
— Я так думаю, что это Алан. Он настоящий мужчина.
«Конечно, это не Марина; — подумал Павлыш. — Ей же не хочется со мной встречаться».
Шлем заглушал грохот вулкана. До Павлыша доносился лишь ровный, глухой, утробный гул. Но в этот момент в недрах горы зародился такой пронзительный и зловещий звук, что он проник внутрь шлема.
Человек, становящийся свидетелем катастрофы, внезапной и скорой, действует инстинктивно. И представление о том, в какой последовательности происходили события, складывается уже потом, когда все минует и на собственные впечатления накладываются рассказы очевидцев. И если Павлышу показалось, что по склону горы ударил невидимый топор и она, как деревянная колода, начала разваливаться под этим ударом, то Пфлюг, видевший все из открытого люка флаера, мысленно сравнил взрыв с театральным занавесом, раздвигающимся в стороны в момент, когда оркестр гремит последним аккордом увертюры, а сквозь расширяющуюся щель проникает со сцены яркий свет.