Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
Офицерам выдали бронежилеты, ношеные-переношеные. Даже завязки у них были оборваны и подшиты.
Когда офицер убедился, что все мы снаряжены и лица наши спрятаны от посторонних взглядов, он сказал:
– До начала личного поединка осталось шесть минут. Прошу всех собраться в яме командира роты для просмотра только что добытого нашей разведкой документального трофейного фильма.
Офицер натянул на лицо маску.
По траншее быстро шел разведчик. Его длинные руки почти касались земли, он был единственным, не надевшим маску.
Сзади
Мы потянулись следом за ними в штаб роты, к Коршуну.
Там патер-лама прикрепил развернутый в белое полотно рулон на стенку ямы.
Я приглядывался к Шейну, мне по-мальчишески захотелось перехватить его взгляд, но полковник меня не узнавал.
Это было хорошим знаком. Следовательно, он намерен сохранить наш разговор в тайне.
Но как он успел достать патер-ламу и прибыть к нам из тыла?
Шейн опустился на койку Коршуна, остальные уселись кто как мог – в большинстве на пол или на койки. Кубический аппаратик поставили на стол.
– Наша разведка достала кинофильм, снятый ублюдками совсем недавно, час назад, на территории, временно захваченной врагом, – сказал полковник скучным учебным голосом.
Патер-лама включил аппарат, конус света упал основанием на экран, и по нему сначала побежали какие-то полосы, превратившиеся в изображение большой, незнакомой мне ямы.
– Это наш лазарет, – сказал полковник. – Многие из вас в нем были, но, к сожалению, забыли об этом. Для сведения новобранцев сообщаю, что этот госпиталь был захвачен ублюдками, потому что ваши старшие товарищи по оружию бежали, оставив позиции.
– Это не так, – сказал Коршун, но полковник его не услышал. Яма была длинной, и койки в ней, непокрытые, сбитые как длинные низкие столы, стояли в два ряда, головами к стенкам и ногами к проходу. На койках лежали раненые.
Только странные раненые.
Нет, не совсем так... когда ты внутренне не готов, даже в воображении, представить какую-то сцену, то глаза начинают тебя обманывать. Это были кадры из фильма ужасов, только вместо клюквенного сока в нем использовалась человеческая кровь.
Три человека в округлых шлемах и в золотых щекастых масках медленно двигались вдоль ряда коек, и мы их увидели в тот момент, когда половину ямы они миновали и как раз стояли перед койкой в середине палаты.
У одного в руках был широкий, с загнутым лезвием меч, двое других несли большую корзину.
Очень просто и деловито, даже поддерживая, как было очевидно из движений губ и свободной руки, разговор со своими товарищами, самый высокий из людей взмахнул мечом и отрубил голову раненому. Причем нет, не так. Он хотел отрубить голову, но меч соскользнул, хлынула кровь, раненый выгнулся, стараясь подняться, руки его рванулись к шее, и палачу пришлось ударить еще раз, чтобы голова и пальцы, закрывающие шею, оторвались от туловища и упали на пол.
Стараясь не попасть
Вот почему раненые показались мне странными. Все они были обезглавлены.
Как и я, остальные зрители из новобранцев не сразу осознали, что же происходит, и лишь сейчас они взроптали, почти закричали, завыли в голос.
Камера смотрела на это зрелище сверху, точка находилась в нескольких метрах сзади убийц и на высоте двух-трехэтажного дома. Достаточно близко, чтобы видеть все в деталях.
Словно догадавшись, что за ними наблюдают, один из убийц поднял голову, и мне показалось, что в прорезях маски сверкнули глаза. Рот маски был растянут в улыбке. Следующий раненый пытался уползти, спрятаться под койку, это развеселило убийц, которые стали охотиться за ним и тыкать в него остриями мечей, чтобы не убить, а помучить.
И тут в поле зрения попали еще два человека. Это были врачи. Они стояли в дальнем углу палаты, не делая попытки вмешаться, но и не в силах убежать.
Камера, снимавшая это страшное зрелище, поплыла вперед – в этом мире все открыто взгляду сверху – и перелетела в соседнее помещение. Почему-то я представлял, что увижу там спрятавшихся врачей, но оказалось, что и туда уже пробрались люди в золотых масках.
Один доктор лежал возле операционного стола, он не шевелился.
Но наше внимание было привлечено не к нему, а к самому столу, на котором, нагая, распятая, лежала девушка. Она была привязана к столу ремнями, охватившими щиколотки и кисти рук, – видно, так здесь привязывали к столу раненых во время операции. Со стола как раз слез один в золотой маске, а его место занял другой насильник...
И тут Коршун закричал:
– Выключи, выключи, сука! Нельзя смотреть!
То, что происходило раньше, он смотрел, хотя и с негодованием, однако без возражений. Но насилие лишило его разума.
Он кинулся к патер-ламе, свалил проектор и принялся топтать его, словно выплясывал первобытный танец.
Экран погас.
Новобранцы смотрели на танцующего командира роты и старались не встречаться взглядами, будто увидели нечто такое, в чем нельзя признаться.
Коршун замер.
Он словно возвращался из путешествия в безумие. И переходил в новый вид безумия, в разумный мир мести.
Коршун выхватил свой меч, короткий и зазубренный, и кинулся к выходу из ямы.
– Стой! – крикнул вслед граф Шейн.
Тот даже не оглянулся.
Разведчик, видно, был готов к такой реакции Коршуна. Он держал в руке небольшую трубку. Поднес ее к губам и как бы свистнул. Оттуда вылетела маленькая стрелка, которая настигла Коршуна, когда он уже бежал по траншее, разыскивая место, где выбраться наверх.
Пробежав еще два или три шага, Коршун с размаху упал лицом вниз.
– Вы убили его! – воскликнул я.