Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Булычев Кир

– А противника не видно? – спросил я Мордвина.

– Не высовывается, – ответил тот.

– А потом он сразу полезет?

– Никак нет. Сначала будет поединок, – ответил Мордвин. – А может, два поединка.

– Зачем нам поединки?

– Надо перед боем зарядиться, – сказал Мордвин.

– Коршун сказал, что ублюдки, – мне это слово далось с трудом, но хотелось казаться таким же ветераном, как бойцы, оставшиеся от старого состава взвода, – что ублюдки готовят какую-то вылазку до боевого времени.

– У штабных от страха глаза велики, – возразил Мордвин. –

Зря Коршун им верит. Ублюдки хоть и гады, но тоже вперед не полезут.

Он говорил что-то еще, но я задумался и не прислушивался к Мордвину. Я подумал, что нигде нет потолков. Значит, здесь не боятся дождя и не опасаются бомбовых ударов.

И я подумал о Боробудуре.

Посреди острова Ява в Индонезии лежит великий и знаменитый храм Боробудур. Издали он похож на гигантскую коровью лепешку, упавшую на спину низкого покатого холма. Никакого эстетического впечатления! Но если ты поднимешься над ним на воздушном шаре или самолете, то поймешь, насколько строго, изысканно и симметрично он построен. Этот храм не предназначен для того, чтобы любоваться им с поверхности Земли. Он изготовлен для божественного взгляда.

И не потому ли все здесь открыто сверху, что мы – наша жизнь, наша война – находимся под постоянным божественным взглядом?

Эта теория может оказаться плодотворной при условии, что я смогу ее проверить.

Я невольно кинул взгляд вверх – облака все так же неслись, серые, сизые, белесые. Но у меня уже возникло сомнение, облака ли это или завеса пара?

Я стоял, облокотившись о бруствер, и разглядывал смутный мир. Мир сплошной войны. Идущей извечно, но не оставляющей, как ни странно, ничего, кроме перекопанной и перемешанной земли. Где же трупы, оставшиеся после боев? Вернее всего, их хоронят.

Я оглянулся. Мордвин начищал наконечник копья сухой глиной.

– А ты давно здесь? – спросил я.

– Почти на пределе. Дольше, чем Коршун, – сказал Мордвин. – Скоро мне в отпуск идти.

– Домой?

– Черт его знает, ждут ли меня, – вздохнул тот. Впрочем, вполне искренне. – Пойду посмотрю, а там решу. Может, назад попрошусь. Тут порядок, а там – неизвестно.

– А куда мертвые деваются? – спросил я.

– Вопрос непонятный, – ответил старшина. – Ты человек образованный, младший командир, должен знать, что каждого хоронят по религиозному обряду – сжигают, чтобы душа летела, куда ей придется, пока не найдет новое тело.

– Такого патер-лама не говорил, – заметил я.

– А люди так думают. Все эти разговоры о червячках и собачках – это они придумали. Мы, старослужащие, знаем – человек всегда останется человеком. Кого душа найдет на замену, в того и притулится.

Глубокая философия Мордвина мне была недоступна. Но даже здесь, в мире искусственном и условном, как теневой театр, были свои ереси и внутренние споры.

– А за это не наказывают? – спросил я.

Мордвин не ответил.

Если за нами кто-то наблюдает, то мы, вернее всего, находимся под колпаком. И край колпака или купола, называйте как знаете, мы с Кимом видели, когда были в городе. И если это купол, то куда бы я ни пошел, то напорюсь на стенку. Вот проверка

этого и будет моим следующим занятием. И еще: ведь мы как-то сюда попали. Верно? Значит, в куполе есть дырка. Дверь, ворота. Надо дождаться темноты... а сколько я уже здесь? Наверное, не меньше целого дня. И толком не захотел есть и не захотел спать... Значит, я сплю.

Я сплю?

Ни черта подобного. Я думаю, когда же наконец все лягут спать, чтобы взлететь наверх и дотронуться до крыши.

– А когда будет ночь? – спросил я Мордвина.

– Что? – не понял он.

– Ночь. Ты что, ночи не знаешь? Ты летний чукча?

– Ночь? А что такое летний чукча?

– Чукчи – такой народ, у них летом ночи не бывает, – объяснил я.

Он меня не понял – вынули из его головки понимание смены времени суток. Зачем?

– Но спать ты когда будешь? – спросил я.

– Спать не придется, – сказал Мордвин. – Уже кончается отдых. Вот-вот начнется боевое время.

– А что будет?

– Как всегда, – сказал Мордвин.

Он любовался, как славно начищен наконечник копья.

– Сначала поединок, – сказал он. – Сегодня очень важный поединок. До нашего города – всего ничего. За самой спиной стоит.

– А их город далеко? – спросил я.

– Отсюда не видно. Они же наступают! Они почти всю нашу землю захватили. Разве это не понятно?

– Понятно, – сказал я. – Значит, ты не помнишь того времени, когда наши наступали и к их городу подходили?

– До меня это было. Но, наверное, наступали.

Справа донеслись крики. Я поспешил туда. Мордвин за мной. Но оказалось, что это ложная тревога. Мои новички увидели какой-то черный шар или шарик и стали по нему стрелять. Шарик улетел.

– По шарикам стрелять нельзя, – сказал Мордвин. Прибежал и Коршун. Узнал про шарики и повторил слова Мордвина.

– А что это за шарики?

– Погоди, увидишь их, особенно во время боя их много. Что-то вроде жуков.

– Разве такие жуки бывают?

– Значит, бывают. И глупости это – по жукам стрелять. Теперь ублюдки начнут.

И в самом деле – не успел он договорить, как в стенку траншеи за моей спиной вонзилась стрела.

Мордвин вытащил ее из глины и подал мне.

– У них наконечники тяжелее, – сказал он.

– Зато наша стрела дальше летит, – заметил Коршун.

Он быстро ушел обратно, а я велел Мордвину оставаться в траншее и под предлогом того, что хочу проверить фланг, пригибаясь, побежал в бурелом.

Плохо быть неинформированным. То ли дело – работа разведчиком в Великой Отечественной войне: ты уходишь в ставку Гитлера и заранее знаешь не только ее адрес, но и имена всех начальников департаментов. У тебя есть радист, который послушно передаст в центр все твои измышления, и даже начальник, который ответит тебе отеческим выговором.

Теперь возьмем меня. Ваш шпион находится в лагере врага, которого еще не видал, не подозревает, где тот скрывается, зачем захватил столько людей да еще вложил в их мозг ложную память. Не знают они, зачем мы защищаем нашими слабыми силами пустой город? И вообще в какой точке Галактики оказался?