Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Кое-что знаю, – сказал я. – О «калашникове» знаю. О гранатометах знаю, о бэтээрах. О минах...
– Ну конечно, – сказал Ким, но не вспомнил.
...Бывают такие жучки или мокрицы, что живут в подземельях. У них кожа становится полупрозрачной и бесцветной. Такое насекомое – только ростом с полчеловека – спешило по траншее. И замерло, растворившись в стенке. Лишь лучик света от облака, плеснувший на лысину, выдал патер-ламу, который снял с себя красный халат и колпак и спешил, незаметненький, к себе в норку. Вернее
Мне ничего не оставалось, как обратиться к гипнозу, надеясь, что углубившийся в размышления Ким на меня не смотрит. Я шагнул мимо Кима, остановился спиной к нему – лицом к патер-ламе и принял в его глазах облик мужика во френче по имени граф Шейн.
– Подслушиваете? – тихо спросил я голосом разведчика.
– Ой, – испугался патер-лама и побежал мимо, видно в полной растерянности позабыв о том, что подозрительные слова произнесены младшим офицером Седым.
– Ты с кем? – спросил Ким. Он не увидел ламы.
– Не вспомнил оружие?
– А черт его знает!
Он легко поднялся, кинул недокуренную сигарету, растер ее каблуком.
– Может, бросить курить, а? – спросил он.
– Я тоже так думаю, – согласился я.
Мне не хотелось кончать разговор. Надо было сделать все возможное до начала боя, время которого отмеривали песочные часы... Я не оставлял попыток сманить на свою сторону Кима.
– Странно все это, – сказал я. – Куда нас привезли?
– И я не понимаю.
– Такое впечатление, что я здесь раньше не был.
Я тоже выкинул сигарету. Словно валенок курил.
– Надо разобраться, – сказал Ким. – Ты во взвод идешь?
– Нет, – осмелился я. – Они без меня разберутся. У меня маленькое личное дело есть.
– У меня тоже небольшое дело есть. Но нам с тобой не по дороге.
– Как хочешь, – сказал я.
И я пошел по траншее следом за патер-ламой, по траншее, которая вела от передовой в тыл.
Ким шел сзади. Сначала он словно хотел подождать, пока я скроюсь из глаз, но потом плюнул и догнал меня.
Я оглянулся.
– Может, нам по пути? – спросил я.
Ким прибавил шагу.
Он поравнялся со мной, благо траншея была такой широкой, что по ней могла проехать телега.
– Я в город иду. Мне в город надо.
Он замолчал, давая мне возможность быть откровенным.
– Мне ближе, – сказал я. – Я до госпиталя.
– А зачем тебе в госпиталь?
– Туда же Маргариту послали. Риту Савельеву.
– А ты тут при чем?
– Она с Аркашей жила, с моим двоюродным братом.
– С каким еще Аркашей?
– У тебя провалы в памяти, – сказал я.
– А мне нужно в город, – сказал он. – Вот будет бой, лягу я, погибну. Реально ведь?
– Конечно, реально.
– А я мать повидать должен. И сестренку тоже, она в будущем году в школу пойдет.
– Откуда ты знаешь?
– Слушай, ты какой-то
– Может, из города. Но сначала я хочу с Риткой поговорить.
– А где госпиталь, знаешь?
– Не знаю – спрошу, – сказал я. Как раз навстречу нам шел местный старожил – это было видно по каске с гребнем, по распоротому и кое-как зашитому рукаву куртки и по рукоятке кинжала, торчащего из-за пояса.
Я не знал, положено ли отдавать честь, и на всякий случай отдал.
Старожил ухмыльнулся.
– Пополнение, что ли? – спросил он.
– Сегодня нас привезли, – сказал Ким.
– Давно пора, а то они нас мордами об асфальт возят. Много вас?
– Военная тайна, – сказал Ким.
– Да пошел ты! Военная тайна! Как грязью в грязи ползать – это не тайна...
– Не злись, – сказал я. – Нас было двадцать два человека, часть попала к Коршуну в роту. У него никого не осталось.
– А у кого осталось? – спросил старожил.
– Где госпиталь? – спросил я.
– Чего?
– Госпиталь, больница, санчасть, лазарет. Не знаю, как это у вас здесь называется.
– Как везде у людей, – ответил старожил. – Вторая траншея, совсем старая будет. По ней пойдешь направо до большого оврага – там лазарет собирались разбивать. Только откуда им людей набрать? Боюсь, что придется нам тут подыхать. И сколько, ты говоришь, вас прислали?
– Двадцать два человека.
– Капля в море дерьма! – изысканно выразился старожил и ушел.
Некоторое время мы шли молча. Плохи наши дела, думал я, и эхом моих мыслей прозвучали слова Кима.
– Плохи наши дела, – сказал он.
– Знаешь что, – предложил я ему, – давай вместе заглянем на минутку в лазарет, посмотрим, что там происходит, а потом я тебя в город провожу.
– Пошли, – сразу согласился Ким. Видно, и ему одному было неуютно.
Мы быстро дошли до траншеи – совсем старой, – просто канавы, только трава не выросла, хотя было тепло и земля была сухой.
Мы пошли по траншее. Мы молчали. У нас даже не было общего прошлого, о котором можно разговаривать, и не было настоящего, которое бы нас объединяло, потому что настоящее, предложенное патер-ламой и майором-идеологом, отдавало ложью.
Канава раздалась, и мы спустились в широкий овраг. Там было почти пусто. Только в одном месте грудой лежали носилки, в другом несколько солдат сбивали койки – рамы на бревнышках и на них доски.
Риту мы нашли сидящей на пустом ящике, возле нее лежала груда белых и не очень белых тряпок. Она резала их большими ножницами на узкие полоски. Другая молодая женщина, очевидно, из старшего поколения местных жителей, облаченная в серый халат, с нечесаными прямыми волосами, нездоровым обрюзгшим лицом и оплывшей фигурой, подбирала эти полоски и наматывала их на палочки – я понял, что они изготавливают бинты.