Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.6
Шрифт:
– Ты не из этого порта, – сказал старик. – Ты хочешь еще пончик?
Дороти не смогла удержаться от кивка – голова сама склонилась.
Старик чуть улыбнулся. Его телохранители – а Дороти была убеждена, что это так, ибо от старого китайца исходило ощущение власти – засмеялись. Торговка подняла свое тяжелое тело, чтобы поднести поднос поближе к Дороти, и сказала:
– Осторожнее, милая, они горячие.
Она не требовала денег ни с китайца, ни с Дороти.
Дороти взяла пончик, стала дуть на него, перекатывая в пальцах. В конце
– Говори, – потребовал китаец.
Дороти колебалась. Потом поняла – не убежать же!
– Я с арабского корабля, – сказала она, с трудом подбирая и произнося певучие бирманские слова, но с каждым сказанным словом в ней просыпались все новые – язык как бы возвращался к ней. Она даже и не подозревала, насколько прочно пустили в ней корни слова, которые шептала ей мать еще в колыбельке. – Он пришел сегодня…
Дороти показала рукой назад.
– Ешь, – сказала торговка. – Ты голодная.
– Что ты там делала? – спросил китаец строго, словно Дороти была китаянкой или бирманкой и ей нечего было делать на арабском корабле.
Дороти пожала плечами. Рот ее был занят пончиком. Начинка пончиков была острой, перечной, овощной. Тесто вязкое и не соленое.
Старик выкрикнул китайскую фразу, и, подчиняясь приказу, один из его телохранителей кинулся стрелой через улицу, сшибая людей, и схватил араба, который на той стороне улицы договаривался с проституткой. Он так быстро рванул араба на себя, что тот не успел выхватить нож, с заломленной назад рукой перебежал улицу и, согнувшись, остановился рядом с Дороти.
Китаец заговорил по-арабски. Дороти уже угадывала мелодию арабской гортанной речи, но не понимала слов.
Араб удивился.
По знаку телохранитель отпустил араба. Тот не убежал и не напал на китайца. Видно, тоже почувствовал, что имеет дело с необыкновенным человеком.
Китаец спрашивал. Араб отвечал. Затем старик показал на Дороти. Араб только сейчас увидел ее, ибо раньше не отрывал глаз от старика. Он, конечно же, узнал обезьяну и отшатнулся от девушки.
Тут же из араба хлынул бурный поток слов. Он помогал себе руками, порой упирал осуждающий перст в грудь Дороти, которая чувствовала себя неловко под градом непонятных обвинений.
– Ты поняла? – спросил старый китаец, когда араб замолчал и отшатнулся от Дороти.
– Нет, – сказала Дороти. – Но я думаю, что он плохо обо мне говорил.
– Этот человек – матрос с судна, на котором ты приплыла, он говорит, что ты – рабыня английской госпожи, которая продала тебя сыну ар-Рахмана, но ты чуть было не убила своего благодетеля. И потому тебя наказали. Так это ты висела в клетке на рее? Весь порт говорил сегодня об обезьяне, которую привез на своей баггале ар-Рахман. А это была ты!
Китаец тонко засмеялся и погладил бороду ладонью.
Дороти сказала:
– Я свободная английская
– Но продали?
– Я не знаю, – ответила Дороти. – Мне об этом не сказали.
– А как же сын ар-Рахмана?
– Я не люблю, когда мужчины касаются меня, – гордо заявила Дороти. – У меня есть жених. Он – английский офицер.
– Чудесно, – произнес китаец. – Но плохо вести важный разговор на улице. Я прошу тебя, госпожа, пройти в этот дом, там есть тихая комната, и ты мне все расскажешь.
– Зачем? – спросила Дороти.
Она увидела, что толстая торговка чуть заметно отрицательно качает головой. Она кинула взгляд на колечко – камешек потемнел, но, может быть, на него неудачно упал уличный свет.
– Я придумаю, как тебе помочь и как наказать твоих обидчиков, – сказал китаец. – Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость. К тому же есть несколько вопросов, на которые мне интересно получить ответы. Так ты идешь?
Дороти понимала, что у нее и нет иного выбора.
Она послушно прошла в дом.
Оглянулась. Араб убегал по улице.
– Вы не боитесь, что он приведет своих людей? – спросила Дороти у старика, который шел рядом с ней.
Старик захихикал. Его длинный черный халат шуршал в темном коридоре, словно шла целая процессия облаченных в шелк вельмож.
– Его люди не посмеют здесь сделать ни одного шага без моего позволения, – произнес он.
В низкой длинной, тускло освещенной комнате были только нары, покрытые какими-то тряпками. Там сладко пахло и стоял дым. Телохранители криками и пинками выгнали из комнаты лежавших на нарах людей. Тут же низенький человек в синем халате с высоким воротником внес складной стул и поставил посреди комнаты. Старый китаец уселся на него, указав Дороти место на нарах напротив.
– Меня интересует, – сказал старик, – почему ты, женщина из Британии, понимаешь язык бирманцев.
– Моя мать была из этих мест, – ответила Дороти. – А отец был английским моряком. Он увез мою мать в Лондон. Она и сейчас жива.
Китаец кивнул.
– Ты плохо говоришь по-бирмански, – сказал он. – Значит, ты права. И что ты намерена делать дальше?
– Я еще не знаю, – сказала Дороти. Она немного лукавила. Ей не хотелось рассказывать старику о монастыре Священного зуба Будды. Она сама не могла бы объяснить почему. – Может быть, я буду искать моих родственников.
– Ты знаешь имя твоей семьи?
– Моя мать жила в Амарапуре. Она служила при королевском дворе.
– Как звали ее?
– Ма Дин Лайинг.
– Как звали твоего деда?
– Сайя Хмаунг. Он из княжества Хмаунг. Больше я ничего не знаю.
– Ты мне уже рассказала достаточно, – ответил китаец. – Я думаю, что ты будешь благодарить тот час, когда подошла к этому дому и встретила меня.
– А это ваш дом?
– Это один из домов, принадлежащих мне, – сказал старик. – Здесь курят опиум. Ты слышала об этом?