Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.6
Шрифт:
– Не та ли это Ма Джи Нурия, которой принадлежат волшебные строки поэмы о любви? – спросила старенькая прислужница. Судя по ее стати и манерам, в мирской жизни она принадлежала к сливкам бирманского общества. Впрочем, так оно и было – прислужница, помогавшая Дороти одеваться, до недавнего времени была главой могущественного придворного клана, но, проснувшись однажды утром, поняла, насколько ей неинтересны козни и интриги вокруг трона, приемы и праздники, заговоры и тайные убийства. И в один день она оставила все: и дворец в Амарапуре, и богатства.
– Это она, знаменитая придворная поэтесса, – согласился У Дхаммапада, который в свое время тоже не был чужд поэзии.
– И она была родной бабкой нашей гостьи?
– Да, родной бабкой. У нее было двое детей – сын Маун Нурия и дочь Ма Ин. Новый король приказал отправить дочь ко двору, чтобы она воспитывалась там. Так мать этой девушки увидела англичан, когда они приехали посольством в Авское королевство. И тогда она, что свойственно девушкам из рода Хмаунг, тоже уехала – на этот раз с англичанами. И король Баджидо, сделав широкий жест, разрешил ей этот брак. Благо к тому времени власть в Лигонском королевстве захватил другой род. Поэтессе Ма Джи Нурия и ее сыну пришлось бежать в горы, в родное племя Хмаунг, а их муж и отец, король Лигона, был убит заговорщиками. В те дни король Баджидо думал о том, как удержать вассала, как не дать новому лигонскому королю переметнуться к тайцам. Поэтому он отпустил с англичанами уже не нужную заложницу.
– Значит, мне повезло, – сказала Дороти, – что в нашем Лигоне пришли к власти другие люди?
– Почему?
– Иначе моей маме не разрешили бы выйти замуж за моего папу, и тогда меня бы не было на свете.
– Это глубокая мысль, – улыбнулся У Дхаммапада улыбкой старой черепахи. – И наивная мысль. Потому что у истории не бывает слова «если». Что случилось, то предсказали звезды. И иначе случиться не могло.
– А что было дальше? – спросила Дороти.
– Многие лигонцы знатных семей покинули королевство. Потому что узурпатор был жесток и коварен. Он перебил почти всех соперников, что жили в Лигоне. Он даже посылал наемных убийц в горы…
– И так погибла бабушка этой девушки, – сказала старая прислужница. – Моя любимая Ма Джи Нурия. Не окончив своей последней поэмы.
– Да, ее зарезал наемный убийца, – сказал У Дхаммапада. – А она была моей родной сестрой.
– Ах, что вы сказали! – удивилась старая прислужница. – Как же вы молчали столько лет! Никто здесь не знал об этом.
– И не нужно знать, ибо, приходя в монастырь, человек как бы скидывает одежды и чины. Никто не должен интересоваться, кем я был. Важно добиться милости нашего Учителя и кармы – и стать лучше в новом рождении.
Старуха и старик замолчали, погруженные в свои думы, а Дороти пыталась разобраться в том, что узнала. Оказывается, она – внучатая племянница этого старого монаха. Это еще куда ни шло… но она еще и родственница бывших правителей какого-то горного королевства. А может, у нее сохранились
– А что сейчас происходит в Лигоне? – спросила Дороти.
Старик не сразу вернулся из мира своих медленных мыслей.
– Тебя это интересует?
– Разумеется. Как интересует и то, что было написано в письме вам, дедушка.
Как просто называть дедушкой этого древнего монаха! Как будто внутри, в сердце, она знала об этом с той минуты, как поднялась на резную веранду монастыря.
– В письме было написано лишь, кто ты такая, кто твоя мать и кто твой отец. И была там просьба помочь тебе вернуться к своим родным в Лигоне.
– Зачем? – спросила Дороти. И, не дожидаясь ответа, уже знала, что и в самом деле ей важно, ей нужно вернуться в свою страну, в свой Лигон. К родным, которые до того существовали лишь в скупых рассказах матери, которая не любила много говорить о Лигоне, но плакала во сне и бормотала на родном языке. Англичанка ли она, Дороти Форест, или в ней сильнее иная кровь? Почему ей так просто и привычно в длинной, до земли, узкой шелковой юбке, в шелковой блузке, к которой вместо пуговиц пришиты крупные жемчужины, а волосы, мягкие после купания в теплых водах, собраны и затянуты серебряной заколкой, которая сверкает, словно диадема? Дороти знала, что в ней всегда были два человека – бедная английская девочка и в то же время принцесса гордого народа, древнего, как сами горы.
И ей ужасно захотелось, чтобы в сад монастыря Священного зуба Будды сейчас вошел случайно, невзначай штурман Алекс и увидел Дороти в новом обличье. Тогда бы он, наверное, и внимания больше не обратил на эту голубку Регину.
– Ты спрашиваешь, что происходит в Лигоне? – повторил ее вопрос старый монах. – Там сейчас иная власть.
– Какая иная?
– Объединившись с племенем ва, родной брат твоей мамы, твой дядя, которого теперь именуют Бо Нурия, разгромил своих врагов и вновь воцарился на троне предков.
– Мой дядя?
– Он будет рад видеть тебя. Он добрый мальчик. Я знал его совсем маленьким.
– Он изменился, он стал воином, – сказала старая прислужница.
– Он стал воином.
– Я хочу видеть его, – сказала Дороти.
– Я не могу отправить тебя одну, и мои монахи тебе не защита. Но я сегодня же пошлю срочное письмо через рангунских лигонцев. Я думаю, что мы можем ждать ответа через неделю.
– А эту неделю…
– Ты проживешь здесь. Но не выходя из монастыря.
Прошло восемь дней.
Эти дни Дороти провела в монастыре. Порой в сопровождении старушек из монастыря она поднималась к Шведагону и подолгу сидела на мраморных плитах, мысленно беседуя с господином Буддой.
В городе и в порту она не была ни разу. И не хотела того.
Ей даже не интересно было, как там живет ее бывшая хозяйка. Как будто все это было в иной жизни, из которой она хотела бы взять к себе лишь маму с братом, а еще штурмана… И это ее смущало.