Кир-завоеватель
Шрифт:
Мулу не стать Царем, а ему не прослыть трусом! У мула не бывает потомства, а у него после случайной гибели на охоте прекрасного Атиса остался еще один сын, правда с рождения немой. Прорицатель предрек, что сын его заговорит в минуту смертельной опасности, которая будет грозить Крезу. Не от мула ли? Право, смешно!
Царь отмахнулся бы от всех пророчеств, но они поразительным образом сбывались. Да и не было рядом никого, кто смог бы сравниться в умении слышать богов с пифией. Вот почему он все же предпочел ублажать Дельфы, так же как Спарту.
Дельфы охотно признали в Крезе первенство и предпочтительное право
Лидийский царь, получающий дань от двенадцати прибрежных городов эллинов, старался быть с греками поласковее, ведь на Востоке за пограничной рекой Галис, самой длинной в этих краях, правил его враг Астиаг, царь Мидии. Чтобы умилостивить его, Крезу пришлось пожертвовать дорогой сестрой, выдав ее замуж за соперника. А теперь до Сард доходили слухи, что Астиаг заставляет знатную лидийку царского рода предаваться разврату с обычными наложницами не только в его дворце, ублажая старого негодяя, но и в храме богини Анахиты, месте, приобретшем дурную славу.
Крез ненавидел зятя, этого зазнайку. Война покойного отца с мидянами не закончилась ничем и обернулась вследствие солнечного затмения, которое обе стороны сочли предзнаменованием поражения, заключением обоюдовыгодного мира и династического брака.
Будь проклят Астиаг, царь Мидии! Уж он точно не мул! Иначе утащил бы лидийские сокровища, навьючив собственную спину, в свою столицу и Экбатаны. В Сардах портиков с мраморными колоннами больше, чем галерей во всей Мидии! У варваров нет вкуса, они не склонны к изяществу и наукам, в их империи царит дикость!
Наступит благословенный день, и провинции Мидии, хотя бы те, что простираются за рекой Галис, будут принадлежать лидийцам. Об этом мечтал Крез. Грезил и беспрестанно молился фригийской Кибеле и могущественному Аполлону, который в нее влюбился. Крез верил, что боги на его стороне, ведь он не забывал задабривать их в святилищах и осыпать оракулов дарами.
Глава 2. Определение счастья.
Мир с Мидией был хрупок, но никто его не нарушал. Царь Крез наслаждался свалившимся богатством. Его вельможи и военачальники, долго не видевшие кровопролитных сражений изнежились, а по сему интриговали, борясь за расположение повелителя.
Эллин Солон явился для лидийцев диковинным пришельцем. Его манеры и велеречивость казались загадочными и непостижимыми. Он развлекал царя и двор, и даже сонм жрецов, своими умозаключениями и выводами, не хуже пифии.
Он фонтанировал самыми сумасбродными идеями, которые никак не походили на достойные внимания мысли, но ведь эти заявления воплотились в законы Афин, и уже только поэтому выводы знатного оратора заслуживали пристального внимания царя.
Крез приказал показать гостю акрополь Сард, поводить его по вымощенным улицам с золотыми статуями богов и героев, царским конюшням и баням, а потом продолжил беседу с эллином сперва под сенью пальм и кипарисов, а затем во дворце.
– Знаешь ли ты человека счастливее меня? – спросил Крез, уверенный в том, что эллина поразило его богатство, даже без того, чтобы показывать ему сундуки, набитые золотой монетой.
– Я знаю такого человека… – как ни в чем не бывало и на полном серьезе ответил Солон. – Это мой согражданин, афинянин по имени Телл.
Крезу стало любопытно, чем же так счастлив этот Телл, коль мудрец счел его счастливее самого могущественного и знаменитого своим несметным состоянием повелителя. Наверняка Телл не обладал даже десятой долей того, что увидел Солон, и сотой долей того, чего эллину не показали.
– Телл был человеком высокой нравственности, оставил после себя детей, пользующихся добрым именем, – продолжил невозмутимый эллин, – Имущество Телла уместилось бы на твоем царском дворе, но в нем было всё необходимое, и он был доволен тем, что имел. И, самое главное, погиб Телл со славой, храбро сражаясь за отечество. Он заслужил репутацию истинного, но невероятно скромного героя.
Царь усомнился в разумности доводов странника и воспринял слова Солона лишь за присущее афинянам желание спорить даже с очевидным. Не мог же признанный мудрец и в самом деле так думать, ведь единственным мерилом успеха в жизни по мнению Креза могло быть только баснословное богатство, за которое легко покупалась и власть, и любовь самых красивых гетер, и лояльность войска, которое обеспечивало надежную защиту от покоренных племен. Что, как не золото являлось первопричиной счастья?!
– Ты просто спорщик, как и все эллины! – посмеялся Крез, пока еще добродушно. Сарказм повелителя Лидии развеселил и его свиту. Лишь Солон и глазом не моргнул. Он стоял как истукан, что тоже несказанно удивило Креза, – Хотя я не исключаю, что ты чудак! Ведь не смеешься ты над тем, что молвишь. И не боишься показаться слабоумным, хоть вроде не являешься шутом. Ну что ж, давай поспорим! Что первопричина счастья, и что оно такое по-твоему?
Задав вопрос, Крез тяжело вздохнул, задумался, и, бросив взор на свиту, выпалил еще:
– Постой! Уж не пытаешься ли ты оскорбить государя и заслужить тем самым кару, сказав мне эту чушь в глаза? Обидеть хочешь, ревнуя к моему союзу со Спартой? Так ненавидишь лакедемонян, что хочешь навлечь беду на себя и следом на свой народ? Похоже, ненавидишь и своих сограждан тоже, стать жертвой хочешь, пав от руки свирепого царя, ты возомнил себя жертвоприношением, угодным богам? Так ты хитер, разгневать хочешь своего Зевса, и развязать войну, став ее поводом? Да ты гордец! Разоблачил тебя! Не трону, так и знай. Но посмешища теперь тебе не миновать! Готов ты спорить?
– Я спора здесь не вижу… – спокойно начал грек, – Здесь недоразумение. Оно же – заблуждение. Твое. Не я ведь измеряю счастье обилием золота и серебра.
– Солон! – вмешался кто-то из вельмож, – Как можешь жизнь и смерть простого человека ровнять иль ставить выше могущества и власти царя Лидийского.
– Признаюсь, так. Бывает и такое, – не унимался грек, – Сегодня царь, а завтра – смертный. Лишь боги эту участь миновали, но с ними я о счастье рассуждать не стану. Неведомы их мысли и поступки для меня. Однако, я могу предположить такое, что боги умерли бы от зависти к счастливчику Теллу, если бы они могли умирать, как люди.