Кира возвращается в полночь
Шрифт:
Плохой она себя ощутила, когда однажды Оля вернулась из школы раньше и едва не застала маму обнимающейся с чужим мужчиной у подъезда. Дочка, Сергей, кто-то из друзей и знакомых — любой мог их видеть. Кира совсем не думала об этом в солнечном угаре, а когда подумала — испугалась.
— Ты смог бы полюбить мою Ольгу? — спросила она, прижавшись к черной кожаной куртке, вдыхая ее привычный запах, ставший родным за какие-то несколько дней.
Майк зарылся носом в волосы Киры, жадно вдохнул.
— Мне нравится запах твоей дочери. Ты много чем пахнешь, но ею — всегда…
— Ты смог бы полюбить ее, если я буду с тобой? — не захотела менять тему Кира. Сейчас это было важно, слишком важно. И она знала, что Майк не станет лгать. — Ты станешь забирать ее из спортшколы? Кормить ужином, если я задержусь на работе? Ты будешь любить ее, словно свою дочь?
— Я не знаю, — честно ответил он. — Попробую. У меня никогда не было детей и… Сама понимаешь, я все-таки… Папочка-оборотень — то еще счастье…
Майк смешался и замолчал. Молчала и Кира, все отчетливее понимая, что пришла пора вернуться в темноту. Она начала избегать встреч, засиживаясь на работе, пока не набралась смелости попросить Майка уйти.
Кто же мог ждать, что он уйдет?!
Он не был навязчив, груб, резок. Он просто был всюду, где оказывалась Кира. Даже если она не видела его — чувствовала на себе взгляд волчьих глаз.
— Ты можешь прогнать меня из своей жизни, но я знаю, что нужно мне. Ты. И я тебя не отпускаю…
Так он сказал две недели назад. Сегодня — обещал отпустить, если Кира выберет жизнь. Она, как всегда, ничего не выбирала — просто осталась в живых. Осталась без него.
Знакомый силуэт исчез, а может, Майк просто отвел ей глаза, не желая больше ничего выяснять.
Кира вернулась домой, позвонила из прихожей в поликлинику и попросила отметить больничный. Потом разделась, завернулась в плед и просидела так час или около, до тех пор, пока не пришла домой Оля.
Сразу за ней вернулся Сергей. Заметив состояние жены, не стал ничего спрашивать — отправился готовить ужин. Жизнь легко скользнула в свою колею, так что Кира решила не рассказывать о том, что случилось, а точнее, едва не случилось в метро. Она автоматически помыла посуду, затолкала в стиральную машину перепачканную одежду.
Лёля уже сидела на кровати — ждала, когда мама расплетет и расчешет ей волосы.
— Тебе холодно? — Непривычно было видеть дочку закутанной как кукла. Обычно Оля сидела поверх постели, а потом просто ныряла под одеяло, стараясь не допустить ни единой морщинки. Кира внимательно посмотрела в виноватые глаза дочери.
— Ладно, — неохотно призналась Оля. — Знала, что ты все равно догадаешься, что что-то не так. Я снова подделала твою подпись.
Лёля вздохнула, собираясь с силами, готовясь получить трепку.
— Мы с Натальей Васильевной ездили в музей. На метро. И… там кое-что случилось.
Кира почувствовала, как темнеет перед глазами.
— Никогда! Слышишь, никогда не обманывай меня больше, поняла! — закричала она. Не слушая Олю, бросилась к ней, сорвала одеяло и начала осматривать и ощупывать дочь, словно от этого зависела жизнь их обеих.
— Не бойся, мам. Все в порядке, правда в порядке, — отмахивалась Оля. — Там ничего не обрушилось.
— А это откуда? — спросила Кира, неотрывно разглядывая след зубов на предплечье дочери.
— Это… там была такая большая собака. Я упала, и люди стали меня толкать, а она вынырнула из толпы и потащила меня. А потом какой-то дяденька подхватил меня на руки и вынес.
— Какой дяденька?
— Такой… — Оля задумалась, рассеянно почесала нос, — высокий. Красивый, в черной куртке. И глаза у него были такие… странные.
Кира прижала дочку к себе, вдыхая запах ее волос. Уложила, укрыла одеялом.
Сумерки за окном сгустились, налились чернильной тьмой. Кира раздвинула шторы, выключила ночник, позволяя ночи пролиться в комнату. На мгновение ей почудилось, что кто-то смотрит на нее из темноты с пристальной нежностью.
— Прости, — прошептала она в надежде, что он может ее видеть. — Пожалуйста, будь рядом.
Неизбежно исчезает солнце. Ночь приходит, не спрашивая у нас позволения. Но в нашей власти в самый темный час полночи, когда жизнь кажется пустой и бессмысленной, решить — позволить ли темноте ослепить нас, или, обжигая пальцы, чиркать и чиркать спичкой.