Кирилл и Ян (сборник)
Шрифт:
— Все нормально, — он, вообще, любил, когда заказчики сами делали монтаж — тогда и командировки не затягивались, и любые сбои при запуске можно было свалить на их некачественную работу, — давайте мне слесаря, и начнем. Надо прогнать всю гидравлику, иначе может так рвануть, что железки будем собирать по всей Одессе.
— Почему? — удивился Никитин, — разве азот взрывается?
— Причем тут азот? Там давление под три сотни атмосфер, — ответил Женя бесстрастно — как же ему надоели все эти машины и бестолковые главные механики!
Никитин ушел. Оставшись один, Женя прошелся по цеху,
Наконец, появился слесарь, который Жене сразу не понравился (его желтоватые блеклые глаза и сердито торчащие усики почему-то ассоциировались с «помойным» котом), но выбирать не приходилось.
— Значит, так, — он открыл шкаф с гидроприводом, — берешь отдельную линию, обтягиваешь каждую трубку, каждый штуцер; потом запускаешь насос. Если нигде не травит, идешь дальше, и так все двенадцать линий, понятно?
— Чего ж не понять?.. Дело дурацкое…
Минут пятнадцать Женя наблюдал, как слесарь откручивал гайки, проверяя целостность манжет, и прикинув, что на это уйдет целый день (а, может, и не один), отправился обедать; потом покурил на свежем воздухе, прогуляться по территории, где, как и во всем городе, царствовала весна, а когда вернулся, слесарь возился у гидростанции.
— Много осталось?
— До хрена. Но уже пять манжет надо сто процентов менять. В принципе, такие у нас можно поискать.
— Во, поищи, а я пойду хоть город посмотрю. До завтра.
Женя считал, что первый день прошел плодотворно, и пока ехал до центра, мысли снова вернулись к «стонущему дому». …Все-таки что-то там есть, — сейчас, когда вокруг суетились люди, сверкали витрины, шуршали по асфальту автомобили, ему самому хотелось, чтоб приключение продолжалось; еще он подумал, — а она ничего, если накрасится…
Знакомой дорогой зашел в «Гамбринус»; выпил кружку пива прямо у стойки и направился на вокзал — раз уж он решил жить у Ларисы, значит, надо перевозить и все имущество.
Вечерело и с моря пополз туман. Пока еще он висел легкой серой дымкой, но становясь более густым, почти осязаемым, скоро должен был, как вата, поглотить все вокруг.
На веранде горел свет, поэтому хорошо просматривалась фигура Ларисы, стоявшей у плиты. Женя постучал и увидел, как девушка испуганно обернулась, но потом ее лицо посетила улыбка — видимо, она узнала постояльца. Щеколда брякнула.
— Добрый вечер. А я со всем барахлом, — объявил Женя с порога, — чего ему на вокзале валяться, так ведь?
Но Лариса не ответила. Наступал вечер, и, похоже, с ней опять начинало что-то происходить.
На столе надрывался старенький приемник, который никто не слушал. Женя взглянул на него, но трогать не стал. Уйдя в комнату, достал из сумки полотенце, мыло (ему хотелось поскорее смыть противный запах металла и машинного масла), и громко крикнул:
— Ларис!
Не
— Лариса!..
Поскольку вновь никто не ответил, он осторожно заглянул в спальню хозяйки. По форме и размерам она в точности походила на его комнату — такое же окно, заплетенное виноградом; только вместо кровати был диван, на месте шкафа стоял телевизор, а за дверью находилось трюмо с беспорядочно разбросанной косметикой. Да, еще в углу висела картинка из журнала, изображавшая полуголую девицу, опиравшуюся на гигантскую бутылку виски. Картинка настолько не вязалась с настроением дома, что особенно удивила Женю. Он стоял, изучая «чужеродную» девицу, когда почувствовал взгляд; обернулся — Лариса смотрела на него пристально и печально. Появилась она, как всегда бесшумно, и неизвестно откуда.
— Извините, — Женя растерялся, застигнутый в таком дурацком положении, — простите, Ларис, я искал вас… Я хотел умыться, — он беспомощно улыбнулся, тронув рукой полотенце, — а чем полить, не знаю…
— Идемте, — Лариса вздохнула. Она не возмутилась бесцеремонным вторжением, поэтому Женя перестал чувствовать себя неловко. Все в этом доме происходило не так, как в обычной жизни, и к новым законам просто требовалось привыкнуть.
На улице стемнело; вдобавок туман все разрастался, зримо надвигаясь на город. Подойдя к бочке, Лариса торопливо зачерпнула воды, вылила кружку в Женины ладони и сразу отошла поближе к крыльцу, словно готовясь взбежать на него и захлопнуть дверь. Глядя не нее, Женя подумал, что город, всего час назад одаривавший его плодами цивилизации, медленно отступает под натиском вечера и тумана, но вчерашний страх пока не возвращался, потому что в доме продолжал орать приемник, внося дыхание века в этот случайно сохранившийся от других времен заповедник.
Правда, едва они оказались в доме, за тщательно запертой дверью, Лариса выключила его и спросила:
— Вы телевизор смотреть будете, а то вам, наверное, скучно?
— Конечно, буду! — Женя обрадовался; причем, не столько телевизору, сколько тому, что они будут вместе, и если в доме все-таки что-то происходит…
— Тогда пойдемте.
Кроме дивана, других «сидячих мест» в комнате не было, и они устроились рядом: Женя, вальяжно закинув ногу на ногу; хозяйка ссутулившись и упершись локтями в колени. А по телевизору шел концерт — звучала веселая музыка, и медные инструменты блестели в свете софитов…
— Ларис, — Женя понял, что сама она начинать разговор не намерена, — почему вы такая грустная?
— Я не грустная, — она неотрывно смотрела на экран, но дала совершенно исчерпывающий ответ, — я — обычная.
— Вы простите, — Женя решил перейти от общих фраз к конкретике, — шкаф… я случайно открыл его. Что там за книги?
— Это отец собирал. Он умер.
— Вы их читали?
— Нет. Они на каком-то старом языке.
…Все, вроде, ясно, — подумал Женя, — только опять ничего не понятно… С экрана пела Пугачева, и ему стало смешно от совмещения «зайки» и «Антонио» в одном времени.