Кисть и пистолет. Мое сердце пусто
Шрифт:
– Сначала ты у меня позавтракаешь. На этих коротких рейсах не кормят.
Да, покормил, потом она все-таки увела меня в спальню. А через два часа отвез ее в аэропорт. Даже не поинтересовалась, когда это я купил машину.
Следующие два дня я заходил ближе к вечеру в книжный поболтать с Меган. Но в кафе мы вместе не ходили. К себе она тоже не приглашала – поняла, что это меня не интересует. Однажды после ее вопроса вскользь пришлось четко повторить, что не гей, и добавить: «Меня привлекают блондинки».
Через два дня я позвонил Ицику – вернее, поднял трубку Джозеф и не сразу соединил меня с Ициком. Я было сообщил ему радостно, что со своими проблемами справился, но Ицик меня охладил:
– Кажется, у тебя теперь проблем будет еще больше. Очень влиятельный
И все, разговор прервался. Задумался. Если Ицик говорит, что у меня проблемы, нужно хотя бы на время залечь. Где? Где-то подальше от Нэшвилла, мой дом они уже знают. В следующий раз пришлют ребят покруче. Что может быть дальше от Нэшвилла в Штатах? Конечно, Орегон. Черта с два они меня там найдут. Нужно срочно отказываться от квартиры. И что делать с портретом? Зря Роуз не забрала его. Разве что попросить Молли подержать его у себя? Тут же позвонил. Она оказалась дома, по голосу слышно, что удивлена моему звонку. Да еще с такой просьбой… Но поправилась, бодро сказала, что будет рада еще раз посмотреть. Добавила: «На портрет».
Отвез, выдержал еще одну атаку бабули Ривы – так она попросила, довольно агрессивно, называть ее. Молли молчала все время, только в конце подтвердила, что с портретом все будет в порядке. Ничего она в нем не будет менять. На следующий день, решив все вопросы с хозяином квартиры, то есть выплатив ему неустойку, уже летел в Портленд. Машину оставил на платной стоянке.
Молли
После того как отдала портрет Ребекки, два дня не могла приступить к мольберту. Зато занялась уборкой в квартире. Даже Ребекка удивилась тому, как я энергично двигаю мебель, выбрасываю накопившиеся газеты, какие-то пакеты. В спальне у Ребекки нашла много ненужных вещей, пришлось ей согласиться выбросить их. Вечером второго дня она решила поговорить со мной серьезно:
– Молли, я уже никуда не выйду из дома, разве что к врачам или в колумбарий. Бросай свою работу, я передам тебе карточку и ведение счета. Все равно ты мне все покупаешь. И покупай себе все, что хочешь из одежды и для рисования. Я приглашу нотариуса, он оформит нужные для банка доверенности. Я бы тебя с удовольствием удочерила, но это очень хлопотно и могут быть препоны.
Мы поговорили еще, пыталась отказаться от управления ее финансами, но Ребекка была твердо убеждена в правильности своего решения. Все формальности нотариус, – а это был ее адвокат, имеющий права нотариуса, – оформил за два дня. Пришлось мне отказываться у Флоренс от работы. Но она, по-моему, уже все знала от Ребекки – они знакомы много лет, и Ребекка позванивает ей иногда. Раньше звонила чаще по поводу заказов на питание.
Теперь у меня появилось много времени на рисование. Иногда даже казалось, что слишком много, уставала глядеть на листы. И не было идеи новой картины, а делать очередные эскизы по памяти не очень хотелось, хотя понимала, что мне они пока нужны. Когда у нас сидел адвокат Ребекки, меня удивила жесткость его морщинистого лица. Тогда было не до размышлений о его «фотогеничности», что ли. Но теперь попросила Ребекку, и она пригласила адвоката «просто на чай». Я утвердилась в своем желании рисовать его, и мы с Ривой насели на адвоката. Пришлось ему сдаться, обещал хотя бы раза два в неделю приходить ко мне на сеансы. А у меня появился объект. Правда, сначала не могла понять, что я хочу получить в конце концов. Начала с карандашных набросков лица в разных ракурсах. Адвокат (Ребекка его звала Гарри, а я – мэтр Томпсон) почти сразу сказал, что хочет иметь официальный портрет, который он мог бы повесить в своем кабинете. Ни в коем случае не должна получиться современная финтифлюшка, как он выразился, на которой бы вместо уха торчал нос или того хуже, – в этот момент Рива зажала уши, но он продолжил, – дуло пистолета.
Разумеется, мне виделось несколько другое, и я решила делать одновременно два портрета. С первым, согласно желанию мистера Томпсона, не было проблем – он всегда в аккуратном темно-синем с полосками официальном костюме, в нем его я и собиралась представить на первом портрете. Зарисовала быстро. Подобрала цвета для разной освещенности костюма и забросила на время. Сосредоточилась на выражении лица. Сразу решила, что на обоих портретах оно должно быть суровым. Фон для первого портрета тоже нашелся быстро – попросила посидеть на одном сеансе в бывшей библиотеке Моше. Второй вариант не вырисовывался даже в общих чертах. Возможно, я была под впечатлением успеха портрета Ребекки, хотела достичь такого же эффекта противопоставления разных частей картины.
Бесконечные наброски в карандаше – ведь для них теперь не нужно присутствие мистера Томпсона, я его лицо могу рисовать с закрытыми глазами. Но во что он одет, какой у него фон? Одно решение пришло неожиданно. Я перебирала этюды, подготовленные в то время, когда искала сюжет на природе, и наткнулась на акварель с восходом солнца. Вот оно, противопоставление – напыщенный адвокат и буйство природы. Осталось только подобрать одеяние для адвоката. Тайком от мистера Томпсона и даже Ривы, купила костюм паяца. Обычный смешной костюм паяца. У паяца должны быть грустные глаза, а здесь – самодовольная, чуть было не сказала «рожа» адвоката. Лицо, конечно. Собрала акварель со вторым вариантом – вроде смотрится.
Только после этого показала Биллу. Нужно сказать, что последнее время наши отношения несколько угасли. Мне очень не нравилось, что он утром валяется в постели почти до обеда, вечером допоздна торчит в своем баре. Что он там делает? Оправдывается, что не может выслушивать дома бабский треп. Зачем оправдывается? Я бы молчала, но он совсем мало работает, опять оправдание полосой отсутствия идей. Откуда возникнуть идеям, если совсем не работаешь? Но опыт у него большой, и я решилась показать второй вариант портрета. Реакция была уничижительная – детская шалость. Он даже не захотел выслушать мои возражения. Может быть, это действительно глупая выходка? Когда осталась одна, разревелась, с ненавистью посмотрела на свой опус. Но потом успокоилась – это мое видение мистера Томпсона. Впрочем, поняла, что показывать ему этот вариант нельзя.
Потом началась рутинная работа переноса всего этого на холст. С первым портретом провозилась более недели, показала только Риве – она одобрила. Второй закончила почти полностью за неделю, но потом еще работала несколько дней, выверяя блики солнца на костюме паяца. Солнце выходит из-за кустарника правее фигуры паяца, освещая ее сбоку и сзади. И это создало для меня большие трудности. Сомневалась, показать ли Риве… показала. Не ожидала такого смеха… Рива долго не могла сосредоточиться, чтобы высказаться. Каждый раз, когда начинала говорить, срывалась на смех. Наконец подняла кверху большой палец. Но не советовала показывать паяца Гарри.
Биллу законченную вторую картину не стала показывать. А первый вариант он осмотрел совершенно равнодушно. Внутренне я называла первый вариант портретом, второй – картиной.
Портрет мистеру Томпсону очень понравился. Он спрашивал, сколько должен заплатить, но Рива заявила, что это ее подарок Гарри за всю заботу, которую тот проявлял все эти годы. Я только попросила разрешения показать портрет в галерее. Когда заканчиваешь большую работу, – а для меня портрет и картина были очень трудной работой, – ощущаешь внутреннюю опустошенность. А тут еще и звонок Роберта. Когда он позвонил, я не смогла собраться, пролепетала что-то невразумительное. Потом поняла, что просит сохранить портрет Ребекки. Конечно, портрету, не Роберту же… Какое мне дело до него… Он привез портрет, говорил Риве красивые слова, нахваливал портрет, который, оказывается, та дама успела подарить ему. Опять они беседовали с Ривой, Билл по обыкновению, был в своем баре, а я молча сидела в стороне. Так и не поняла, когда он собирается вернуться и забрать портрет. Ну и пусть, он (портрет, а не Роберт) мне очень дорог. И снова после того, как ушел Роберт и мы с Ривой нашли место для портрета, я заперлась в спальне. Но глаза были сухие.