Китаец
Шрифт:
Лю повернулся на бок, намереваясь поспать. Сань обиделся. Будь он свободен, Лю никогда бы не посмел говорить такое.
Вечером ветер стих. Паруса обвисли на реях. Им дали еще по чашке затхлого риса, немного воды и хлеба, до того черствого, что не угрызешь. Потом всех по очереди выворачивало у борта наизнанку. Саню пришлось крепко держать Го Сы, чтобы тот не упал за борт и не утянул за собой других — цепи-то тяжелые.
Один из моряков, в синем мундире, такой же белый, как тот человек в кантонском паланкине, решил, что Го Сы будет ночевать на палубе вместе с Санем. Их приковали к мачте, а остальных отправили вниз, в трюм, и задраили люк.
Сань
— Долго нам плыть? — спросил Сань.
Матрос опустился на корточки, запыхтел трубкой, распространяющей сладковатый запах.
— Никто этого не знает, — ответил он. — В лучшем случае семь недель, в худшем — три месяца. Если ветер не попутный. Если на борту злые духи.
Сань толком не знал, что такое неделя. А месяц? Дома такого счета не вели. В деревне жили по часам суток и временам года. Но он догадался: матрос имел в виду, что плавание будет долгим.
Несколько дней судно дрейфовало без ветра в парусах. Матросы злились и часто бросались с кулаками на людей в цепях. Го Сы потихоньку выздоравливал и временами даже спрашивал, что случилось.
Каждое утро и каждый вечер Сань высматривал землю. Но кругом было лишь беспредельное море да редкие птицы, которые, покружив над кораблем, исчезали и больше не возвращались.
Каждый день он делал зарубку на мачте, к которой приковали его и Го Сы. Когда зарубок стало девятнадцать, погода резко изменилась, начался сильный шторм. Они так и сидели возле мачты в это ненастье, и огромные валы перекатывались через них. Мощь океана была столь огромна, что Сань боялся, как бы она не сломала судно. На протяжении всех штормовых дней им перепало лишь несколько черствых морских сухарей, которые умудрился принести матрос, обвязанный линем вокруг пояса. Они слышали, как узники в трюме кричали и вопили.
Шторм продолжался трое суток, потом ветер начал слабеть и наконец совсем стих. Еще сутки царил полный штиль, потом снова задул ветер, и матросы повеселели. Паруса наполнились, скованных узников выпустили из трюма на палубу.
Сань смекнул, что, если они останутся на палубе, шансов выжить будет больше. Он велел Го Сы притворяться, будто у него легкий жар, когда кто-нибудь из матросов или белый капитан придет взглянуть, как они. Сам он сказал, что рана у брата на лбу заживает, но он еще не совсем поправился. Через несколько дней после шторма матросы обнаружили «зайца». Злобно крича, они выгнали его из закоулка в трюме, где тот прятался. На палубе злость сменилась восторгом, когда выяснилось, что это молодая женщина, переодетая мужчиной. Не вмешайся капитан и не пригрози оружием, они бы все разом накинулись на нее. Капитан приказал привязать женщину к той же мачте, где прикованы братья. Если кто из матросов тронет ее, то будет бит кнутом каждый день до конца рейса.
Женщина была очень молода, лет восемнадцати-девятнадцати. Лишь вечером, когда на судне стало тихо и на палубе остались только рулевой, вахтенный да несколько караульных, Сань шепотом спросил, как ее зовут. Не поднимая глаз, она чуть слышно ответила, что ее имя Сунь На. Го Сы, когда ему было плохо, укрывался старым одеялом. И сейчас Сань молча отдал его девушке. Она легла, закутавшись с головой.
На другой день пришел капитан с переводчиком, расспросил ее. Девушка говорила на диалекте, очень сходном с говором братьев. Отвечала тихо, слов толком не разберешь. Но Сань все ж таки понял, что родители ее умерли, а один из родственников грозился отдать ее богачу-землевладельцу, которого все боялись: он жестоко издевался над своими молодыми женами. Тогда Сунь На убежала в Кантон, а там пробралась на борт, чтобы уплыть в Америку, где у нее живет сестра. Ей долго удавалось прятаться, но в конце концов ее обнаружили.
— Мы сохраним тебе жизнь, — сказал капитан. — Есть у тебя сестра или нет, меня не интересует. Но в Америке не хватает китайских женщин. — Он вытащил из кармана серебряную монетку, подбросил на ладони. — Будешь добавочной прибылью. Тебе, конечно, не понять, что это значит. Да и не надо.
Вечером Сань опять принялся задавать Сунь На вопросы. Временами подходил кто-нибудь из матросов, плотоядно глазел на девушку, которая старалась прикрыться одеялом. Сидела, натянув грязное одеяло на голову, отвечала немногословно. Родом она была из деревни, про которую Сань слыхом не слыхал. Но когда она описала окрестности и особенный цвет реки, протекавшей возле деревни, он понял, что это явно недалеко от Вихэя.
Разговоры у них продолжались недолго, она словно бы не имела сил говорить. К тому же перекинуться словечком-другим удавалось только вечером. Днем она жила под одеялом, прячась от людских глаз.
Судно вновь держало путь на восток. Сань делал на мачте зарубки. Он видел, что те, кто ночевал в трюме, выглядят все хуже — от спертого воздуха и тесноты. Двое уже умерли, их засунули в рваные мешки и бросили за борт, никто не сказал ни слова, никто не поклонился морю, принявшему покойников. Вообще-то на борту хозяйничала смерть. Именно она распоряжалась ветрами, течениями, волнами и тем, кого вынесут из вонючего трюма.
Теперь у Саня была задача — охранять робкую Сунь На, а вечерами тихонько шептать ей на ухо слова утешения.
Через несколько дней из трюма вынесли еще одного мертвеца. Ни Го Сы, ни Сань не разглядели, кого бросили в море. Но, когда труп исчез в волнах, один из матросов подошел к мачте. В руке он держал маленький узелок.
— Он хотел, чтобы это отдали тебе.
— Кто?
— Не знаю, как его звали.
Сань взял узелок. Развернул — внутри был отрезанный палец. Значит, Лю умер. Поняв, что его время истекает, он отрезал себе палец и заплатил матросу, чтобы тот отдал его Саню.
Он чувствовал, что ему оказана честь. Оказано величайшее доверие, какое только возможно между людьми. Лю верил, что Сань когда-нибудь вернется в Китай.
Некоторое время Сань смотрел на палец, потом начал отскабливать кожу и плоть о цепь, сковывающую ноги. Стараясь, чтобы Го Сы не видел, что он делает.
За два дня очистил кости. Потом промыл в дождевой воде и спрятал в подоле кофты. Он не обманет Лю, хотя матрос и прикарманил деньги, предназначенные ему.
Спустя еще два дня на борту опять умер человек. Только на сей раз тело из трюма не поднимали. Умер-то капитан. Сань много размышлял о том, что страна, куда он плыл, населена такими вот странными бледнолицыми людьми. У него на глазах этот человек неожиданно дернулся, как от удара незримого кулака, упал и больше не шевелился. Сбежались матросы, кричали, бранились, но без толку. На следующий день капитана тоже бросили в море. Только его тело было завернуто в звездно-полосатый флаг.