Китайская головоломка [другой перевод]
Шрифт:
И всё время по пути в Пекин Чиун держался холодно и отстраненно.
Сейчас, на улице, в столице Китая, Ремо понял вдруг, что тревожило его в людских взглядах.
— Чиун, — попросил он. — Побудь здесь и понаблюдай за мной. Скажи охранникам, чтобы они оставались с тобой.
Ремо не стал выжидать. Он натянул свой шерстяной, грубой вязки, синий свитер на лёгкие светло-коричневые брюки и, не торопясь, вышел на главную магистраль, по которой проезжали редкие автомобили. Он прошёл мимо витрин магазинов, над которыми висели огромные плакаты с китайскими лицами, мимо рядов с
— Он сказал, что тебе не разрешается ходить в одиночку, — объяснил Чиун, кивнув в сторону сидевшего на тротуаре охранника.
— Ты наблюдал? — спросил Ремо.
— Я видел тебя.
— Ты наблюдал за людьми?
— Если ты подразумеваешь, понял ли я, что твоя теория относительно исчезновения генерала Лиу в Бронксе до смешного глупа, тогда ты прав. Никто, разумеется, не похищал его. Любые похитители были бы немедленно замечены. Лиу исчез в одиночку. И так же, как и ты сейчас, не привлёк ничьего внимания.
— Тогда, если он исчез один?…
— Конечно, — подтвердил Чиун. — Ты этого не знал? Я понял это сразу же.
— Почему же ты мне ничего не сказал?
— Вмешиваться в ход мыслей человека, воплощающего в себе Гийома Айронсайдса, Перри Мейсона, Мартина Лютера Кинга, Уильямса Роджера Фрейда?
«Итак, — подвёл итог Ремо, — генерала Лиу не похищали. Он приказал водителю повернуть на Джером-авеню. Застрелил обоих охранников. Затем вышел из машины, сел на поезд и встретился со своими сообщниками в Чайнагауне. Он посылал людей расправиться со мной, потому что я представлял единственную реальную угрозу его плану — сорвать визит премьера. И он застрелил Мэй Соонг, которая знала об этом, чтобы та не разболтала всё, что ей было известно. Сейчас он находится в Пекине, этот большой герой, представляющий теперь гораздо большую опасность, чем раньше».
— Вопрос, Чиун, в том, что мы будем делать?
— Если ты нуждаешься в моём совете, то он гаков: занимайся своим делом, и пусть эти подонки пожрут друг друга, как пауки в банке.
— Я ожидал от тебя этого, — признался Ремо.
Возможно, ему следует поделиться мыслями с кем-нибудь из американской миссии. Но никто из состава миссии не знал его. Единственное, о чём они были осведомлены, это то, что у него имелось два билета на обратный рейс в аэропорт Кеннеди и что его не следовало беспокоить.
Может быть, позвонить Смиту? Но как? У него уже и так было достаточно сложностей, когда он звонил Смиту из Нью-Йорка.
Оставить всё это китайцам, пусть разбираются сами! Но он разозлился, и разозлился не на шутку. Этот сукин сын застрелил свою жену. Да что жена — ему было наплевать на миллионы людей, которые могут погибнуть в новой войне. Он жаждал этого. А это уж никуда не годилось. Хуже всего было то, что Лиу пошёл на эти преступления с чистой совестью. Считал, что у него есть моральное право так поступать. Вот болван! Эта самонадеянность больше всего задевала душу Ремо.
Ремо обозрел широкую чистую улицу, по которой шли бедно и однообразно одетые люди, спешившие по своим повседневным делам. Он взглянул на безоблачное китайское небо, чистое от выхлопных газов, потому что народ Китая ещё не научился отравлять природу, и подумал, что если генерала Лиу не остановить, тогда живущие здесь так никогда и не узнают, что такое загрязнённый воздух. Потому что у них не будет личных автомобилей.
Чиун, естественно, был прав. Но его правота отнюдь не являлась абсолютной истиной. Наоборот, она была вредной.
— Ты прав, — признал Ремо.
— Но в душе ты чувствуешь совсем другое, не так ли?
Ремо промолчал. Он взглянул на часы. Пора было возвращаться в гостиницу и готовиться к посещению Дворца Культуры Трудящихся. Адъютант генерала Лиу, полковник, подчеркнул, какая это большая честь. Там будет присутствовать сам премьер, для личной встречи с освободителями народного героя.
Чиун прокомментировал это событие так:
— Береги свой бумажник.
Запретный город действительно производил впечатление чуда. Ремо, Чиун и сопровождавшие их два охранника прошли мимо каменных львов, охранявших Небесные Ворота, которые в течение пяти веков служили главным входом в город, некогда являвшийся резиденцией императоров и придворных.
Они пересекли широкий мощёный двор и направились к жёлтому, похожему на пагоду, зданию, в котором сейчас располагался главный музей, а до этого когда-то был тронный зал. В левой от них части площади Ремо увидел молодых и пожилых мужчин, упражнявшихся в Т'аи Чи Ч'уан, китайском варианте каратэ.
Здание было прекрасным. Даже Чиун при своей желчности не мог злословить по этому поводу. Интерьер здания напомнил Ремо один из тех нью-йоркских аукционов, которые были заставлены огромными и безобразными фигурами из фарфора. Он не вслушивался в сбивчивые перечисления династий и тронов, пояснения к вазам или другим неуклюжим предметам: все они подтверждали очевидный факт, что Китай открыл то-то, изобрёл то-то, когда Ремо и в помине ещё не было.
К тому времени, когда они добрались до расположенного под зданием главного зала, где генерал Лиу и премьер ожидали их, Ремо буквально изнемог от обрушившихся на него гербов, щитов и прочей феодальной экзотики. На его взгляд, всего этого хватило бы на всю армию древних кельтов.
Стоя в центральном зале, под потолком высотой в пятьдесят футов, премьер напоминал выставленную на всеобщее обозрение фарфоровую статую. Он выглядел более хрупким, чем на официальных портретах. Он был одет в обычную серую униформу, которую так любил председатель Мао, застёгнутую наглухо на шее, но костюм, отличаясь простотой, был хорошо сшит.
Премьер улыбнулся и протянул руку Ремо:
— Я очень много слышал о вас. Для меня большая честь встретиться с вами.
Ремо отказался от протянутой руки. «Пожать руку, — подумал он, — значит, признать, что я безоружен. Поэтому рукопожатие будет фарсом. Пошёл он к чёрту! Пусть он и генерал Лиу играют в войну с президентским окружением: а нам уже заплатили за то, что мы возимся с этими лживыми выродками».
— Возможно, кому-то никогда не придётся браться за оружие, — предложил премьер.