Китайская головоломка
Шрифт:
Но это еще не все. Под предлогом защиты и поддержки революционных масс, и в частности хунвэйбинов, НОАК в соответствии со специальным циркуляром Военного комитета ЦК КПК взяла под контроль радиостанции провинций, банки, мосты, железные дороги, аэропорты. В ее ведение перешли архивы и вся документация партийных, государственных и правительственных органов. Даже рассылка официальных бумаг, в том числе секретных, стала осуществляться военными.
В результате всего этого НОАК во главе с Линь Бяо оказывается над партией, над правительством, над всеми органами государственной власти. Она — единственный полномочный руководитель Китая. И полномочия эти она получила из рук Председателя КПК Мао Цзэдуна. Как писал 17 октября 1966 года журнал «Пекин ревю», маршал Линь Бяо, «взявший
…18 августа 1966 года перед хунвэйбинами, приехавшими в Пекин со всех концов Китая и буквально запрудившими площадь Тяньаньмэнь, впервые показался Мао Цзэдун в сопровождении своего «лучшего ученика» Линь Бяо. Несколько юношей поднялись на трибуну и вручили своему «любимому вождю» красную ленту с надписью «хунвэйбин». Минуту спустя повязка красовалась на левом рукаве куртки Мао Цзэдуна — Председатель Коммунистической партии Китая стал хунвэйбином! Утром следующего дня агентство Синьхуа оповестило мир о том, что «полтора миллиона хунвэйбинов воскликнули: председатель Мао надел нашу красную повязку! Он утвердил создание нашей Красной гвардии!» К этому можно было бы добавить, что взревевшую от избытка чувств толпу единомышленников Мао приветствовал взмахом правой руки.
За этой первой встречей-митингом последовала вторая, третья, четвертая… Всего восемь в течение примерно трех месяцев. И ни на одной из них новоиспеченный хунвэйбин — Председатель КПК не проронил ни единого слова — не императорское это дело якшаться с простолюдинами. Достаточно было того, что он показывал себя, позировал перед верноподданными. А говорил за него его «самый близкий боевой соратник» Линь Бяо, который на расстоянии читал мысли-идеи своего учителя и доводил их до сознания масс. Так Линь Бяо стал превращаться в толкователя, причем единственного толкователя, всех «идей Мао Цзэдуна», независимо от того, когда и при каких обстоятельствах они родились в голове «великого кормчего».
На митинге 18 августа он заявил: «Молодые революционные бойцы! Председатель Мао и Центральный Комитет партии горячо поддерживают вашу революционную смелость в мышлении, в высказываниях, в действиях, в преодолении преград. Горячо поддерживают ваш революционный дух. Мы гордимся вами и горячо поддерживаем ваше решительное противодействие всем попыткам помешать вам. Цель «великой пролетарской культурной революции» — ликвидировать буржуазную идеологию, внедрить пролетарскую идеологию, переделать души людей, революционизировать их идеологию, вырвать корни ревизионизма, развить и укрепить социалистическую систему. Мы будем бороться против тех руководящих деятелей, кто встает на капиталистический путь, против реакционных буржуазных авторитетов, против тех, кто на деле является буржуа».
На второй встрече, прошедшей там же, на площади Тяньаньмэнь, 31 августа, «самый близкий боевой соратник» Мао был более решительным и жестким. «Главная цель наступления, — выкрикивал он бушующей толпе, стоя рядом с молчавшим как рыба Мао, — это те руководящие деятели, которые проникли в партию и идут по капиталистическому пути. Мы свергнем тех, кто обличен властью. Свергнем реакционную буржуазию и всех буржуазных «монархистов». Раздавим всех, кто препятствует революции, свергнем всех чудовищ и демонов. Выбросим весь мусор и преодолеем все преграды».
«…Ближайший соратник… Мы видели его лишь здесь, на официальной трибуне на площади Тяньаньмэнь, и только во время национального праздника Китайской Народной Республики. И издалека, так как трибуны для дипломатического корпуса находились в стороне и значительно ниже официальной трибуны, которая расположена под самой крышей «Небесных ворот», — пишет в своих мемуарах Крум Босев, наблюдавший «культурную революцию» в качестве временного поверенного в делах Болгарии. — Иногда мы могли его разглядеть только в бинокль. Но и в фокусе биноклей он оставался таким же маленьким, невзрачным, в надвинутой на лоб широкой, словно сшитой не для него зеленой военной фуражке. Но сегодня вечером, во время фейерверка, устроенного по случаю Праздника труда, руководители дипломатического корпуса были приглашены на официальную трибуну… И вот во время антракта к нам приблизился сам Мао Цзэдун. Он приближался медленно, неуклюже, у него был блуждающий, какой-то отсутствующий взгляд. А за ним, так же медленно, следовали его «ближайшие» соратники, и впереди «самый-самый близкий» — Линь Бяо. Вблизи он был таким же, как и в увеличительном стекле бинокля: маленьким и невзрачным, только еще более худым и бледным». Это было 1 мая 1970 года.
«Один из биографов Линь Бяо, — продолжает Крум Босев, — написал: «Когда Линь Бяо стоит рядом с Мао на трибуне пекинской площади Тяньаньмэнь, он кажется маленьким и невзрачным. Но стоит Мао умереть, и Линь Бяо, возможно, станет высоким и страшным… Мао Цзэдун избрал своим преемником Линь Бяо именно потому, что бледный, худой министр обороны никогда не представлял угрозы высокому положению Мао».
В книге К. Босева есть ссылка и на другого биографа Линь Бяо, на Иоахима Выша, автора книги «Социология религии». В ней Выш утверждает, что «сильные личности», внушая своим ученикам «преданность, дружбу и лояльность», часто выделяют одного из них как «самое близкое и доверенное лицо», которое в конечном счете «несет ответственность за успешное осуществление предначертаний наставника», и добавляет: «Линь по своему положению «ближайшего соратника» Мао как раз и является таким человеком».
…Вскоре после IX съезда КПК, проведенного в Пекине 1—24 апреля 1969 года, в Риме вышел в свет сборник «Итальянская документация», полностью посвященный проблемам Китая. В материалах сборника «проблему Линь Бяо» предлагалось рассматривать с двух принципиально противоположных позиций. Первая: «культурная революция» — это всего лишь китайский вариант государственных переворотов, в результате которых власть оказывается в руках хунты. Вторая: китайская армия — инструмент в политической игре Мао Цзэдуна и не более.
Во втором случае Линь Бяо — «тень того, чьим наследником он должен был стать». Это слова К. Босева. Или, как выразился Иоахим Выш, Линь Бяо — выбранное самим Мао «самое близкое и доверенное лицо», которое в конечном счете «несет ответственность за успешное осуществление предначертаний наставника».
В первом же случае получается, что Линь Бяо активно помогал Мао в подготовке и проведении «культурной революции», но не как его «бледная тень» и покорный слуга («чего изволите»), а как вполне самостоятельная политическая фигура, заряженная на достижение собственных целей, отличных от тех, которые преследовал его «хозяин». Другое дело, что Линь Бяо умело скрывал свои истинные намерения, предпочитал слыть «самым верным учеником» и «самым близким соратником» Мао. Он действовал от имени своего «хозяина», строго выполнял его указания, но так, что его собственные позиции в руководстве страны укреплялись день ото дня и в конечном счете позволили добиться официального, зафиксированного в Уставе КПК статуса преемника Мао Цзэдуна. Талантливый полководец показал себя не менее талантливым политиком. Понимал ли это Мао Цзэдун? Похоже, что да. Но не сразу и не в полной мере. Он «раскусил» Линь Бяо слишком поздно, чтобы не прибегнуть к крайней мере как единственно оставшейся.
По этому поводу в «Итальянской документации» говорится вполне определенно: «Цена, которую заплатил Мао Цзэдун, чтобы положить на лопатки своего самого грозного противника, бывшего президента Лю Шаоци, оказалась более высокой, чем это было в предварительном порядке предусмотрено «культурной революцией» и им самим. В результате «культурная революция» обернулась одновременно триумфом Мао и началом его конца». Это стало, по мнению авторов сборника, окончательно ясно при создании задуманных Мао Цзэдуном новых органов власти — «революционных комитетов».